Андрей Левкин - Голем, русская версия

Все это начинало походить на компьютерную игру: ходить по лабиринтам, что-то подбирать на ходу, чтобы в итоге оказаться незнамо где. Вечером посмотришь в окно: синие сумерки, окна в доме напротив, цветные, будто иконы, помогающие тем, кто этому святому помолится, а чтобы святой исполнил свою программу, надо его кликнуть.

Будто я проходил то же самое, что и Гол ем, разве что в других словах, — да, как в компьютерной игре. По его шагам, след в след. Теперь, значит, я находился на уровне Галчинской.

Ей хотелось простых, наверное, вещей. Ему хотелось вещей сложных, но я не знал, чего тут хотелось мне. Что нам с ней делать, детей рожать? Я не мог понять, почему этого не могло быть. Я не знал, какой теперь у меня смысл может быть вообще. Все это было напечатано чужим шрифтом.

Голем, это же любой, сделанный из слов. Напиши о себе, станешь големом. Что я знал бы про эту историю, если бы не стал — зачем-то, ведь не на случайные же слова Башилова повелся, что-то во мне радостно согласилось, — если бы не начал записывать? Может, все вышло бы лучше? Хотя что бы тогда вообще было.

Был католический сочельник, я собирался звонить ей, чтобы договориться, где встречаемся ночью. Но пришел Голем.

— Знаешь, — сказал он, — я вот ворон боюсь. А ты чего боишься?

— Уколов, наверное, стоматолога. Рака.

— То есть я круче, — усмехнулся он.

— Отчего нет. А почему?

— Да потому что этого-то и я боюсь, а еще — и ворон. А чем больше у человека страхов, тем он круче, потому что у него страхов больше, а он живет.

— Слушай, ты про что?

— Да и сам не знаю, но да, про что-то.

— Ты где сейчас живешь?

— Примерно на "Чертановской". Там почти рядом. Хрущевка, но летом там хорошо будет. Там даже сосны по дороге. От остановки к дому. У тебя здесь какой-то Петербург почти, а там все же Москва, да еще и с соснами возле дома.

— Там еще какой-то водоем был что ли.

— Угу. Но он унылый. Зимой уныло выглядит. Там есть еще "Тойота-центр" — светится, а еще лошади, как на Большом театре, только без Аполлона, и мясистые, внизу почему-то стоят. В кустах.

— То есть?

— Битца, лошадиный центр. Им там памятник.

— Так возвращайся.

— А вы как же?

— А мы все так же.

— Да, вспомнил — помнишь Зиновьева?

— Какого?

— Ну, "Зияющие высоты"

— Смутно…

— Он же как приехал… приехал он в Россию, квартиру ему дали. В Северном Чертаново. А он сразу слово придумал, "человейник". Знаешь, что это?

— Понятно, в общем.

— Не-е-ет, это ж как выйдешь из "Чертановской", так он и стоит: громадный. В натуре, человейник. Извини, глупость, но смешно же. А что она?

— Ты же знаешь, где она живет.

— Да. Пока.

Так они вдвоем и пропали, больше я их не видел никогда. Ни на этой улице, нигде. Только что такое "никогда"? Просто время, когда все это ушло в печать.

Новый год я встречал в сквоте. С Башиловым к тому времени помирился— чуточку как раз для того, чтобы встречать у них. А он и не обижался. Когда к нему приходили, он уже на человека обижаться не мог. Собрались мы поздно, после курантов пошли напротив, в школьный двор. Запускали ракеты, кидались снежками. Пили водку, пробовали разжечь костер из деревяшек, которые нашли в снегу. Кто-то на это дело пожертвовал бензин для зажигалок, предусмотрительно взятый с собой. Костер да, разгорелся.

И стало спокойно. Снег потому что, Новый год. Причем было ведь понятно, что это последний такой Новый год, следующего года сквот не переживет, расселят, что ж теперь. Над людьми висели облачка пара — это из них выходило дыхание. Было понятно, что меня еще где-то ждут. Меня, их, всех нас. А когда наша жизнь закончится, все мы будем знать гораздо больше, чем знали, когда родились.

Костер догорел, мы вернулись в сквот. Пили все подряд, была осуществлена даже баранина в большом казане, откуда-то возникшем у Башилова. С морковкой, как положено. А у Кати недавно прошла ее болезнь, и все с ней обнимались, а я даже поцеловался. Возвращался я, думая о том, что уже не помню, что написал в этой книжке. Теперь я был свободен — о чем-то было сказано, отчего тяжесть ушла. Но уже не вспомнить. Может быть, вспомню, если перечитаю когда-нибудь. А вот несколько домов так и остались без слов. Что ж, пока я иду мимо, в доме № 46 жил мальчик с собакой по имени Симпсон, в 47-м, корявом, сначала в полуподвале был тир, после там разместился видеосалон с Эммануэлями, а теперь солярий, там женщин улучшают. В 48-м доме булочная, теперь в витрине висела гирлянда, искусственная, зеленая, свернутая плавной линией в нечто, в чем можно было разобрать 2001, на змею похожа. В доме № 49 был магазин "Рыбка", ну а в доме № 50… уж лично для Башилова напишу, что там жил Бог.