Андрей Левкин - Голем, русская версия

Так оптимистично вечер и закончился.

Наутро была суббота. Голем по субботам не работал, это только Галчинскую начальство мучило. Так что ему с утра деться было некуда. Подумав, мы постановили, что похмеляться ни в каком виде — даже пивом — не будем. Пили кофе.

— Вот еще объясни, — надоедал я ему. — Человек ты не из последних, деньги у тебя тоже, наверное, есть, — зачем ты все время живешь в таких коммунальных местах?

Пауза оказалась неловкой, очень длинной.

— Мне страшно, — ответил он просто. — Надо, чтобы кто-то жил рядом. Совсем чтобы вместе, так тоже не получается, слишком близко. Поэтому снимать комнату — самое правильное. И один, и кто-то рядом ходит. Через Гришку так случайно зацепилось, оказалось — хорошо. Мне сейчас надо, чтобы меня тут что-нибудь держало. В реальности. А то куда-то сносит. Иногда чувствую, будто я газ просто: может проникнуть куда угодно и развеяться.

— И Таня тебе чтобы не уплыть?

— Не зна-а-аю, — кажется, я впервые застал его врасплох. — С ней хорошо, — пробормотал он.

— Но зачем все же ты там работаешь? Из того, что ты вчера рассказывал, получается глупость.

Пауза была столь же длинной, но уже не такой неловкой.

— А может, я хочу стать террористом, — усмехнулся он. — Там. Внутри. Тихим и незаметным. Перефигачить все. Медленно, незаметно, как постепенно отравлять свинцом или ртутью. Даже лучше, что мне результат не интересен — в смысле личных выгод. Есть кайф.

— Тайное влияние? Значимость, о которой никто не узнает?

— Да нет, что ты. Просто вот такой кайф. Да и отчего бы чуточку не улучшить мироздание?

— Тогда тебе надо организацию создавать. Впиши Таньку. Она согласится, думаю.

— Да, но в том и беда. Потому что какой террорист опасен более всего? Одиночка. Он никогда не повторяется. Его труднее вычислить. Одиночка — человек с предельно обостренным чувством опасности и неимоверно развитым чутьем при поиске слабого звена у противника — так в учебниках для антитеррористов пишут. И, главное, он сам ставит себе задачи. Если с кем-то еще, тогда надо отвечать за базар, не лениться. Какой тогда кайф.

— А что еще в учебниках пишут?

— Еще там пишут, что значительная часть террористов — люди, в детстве обделенные материнским вниманием. У них часто встречаются заболевания среднего уха. Есть и определенные закономерности: недостаточное развитие, какие-то врожденные заболевания — одним словом, диагностическая предрасположенность. Но двух-то одиноких террористов быть не может — между ними начнется жизнь. Она, как сорняки, только и делает, что прорастает. Но я ей все-таки предложу, согласен. А что, жить, как террористы, непонятно зачем производить интеллектуальный террор. Против интеллектуальной собственности. Не тырить ее, в смысле, а уничтожать, унизив.

Снова похолодало. Шел декабрь, тихий, дни не перещелкивались, а текли непрерывно — бывают такие настенные часы, где стрелка идет не шажками, а гладко, — отчего кажется, что время уходит быстрее.

Запахло даже хвоей — новогодней, еловой, но бьшо еше рано. Или это пахло дымом от каких-нибудь костров на пустырях, возле железной дороги. Может быть, они там колеса разогревали, примерзшие к рельсам. В такое время что-то новое только и может начаться, я знаю.

А что еще может быть на свете нового? Можно придумать очередную анатомию человека — там должны быть у него внутри какие-то улицы, дворы, — да я этим здесь и занимаюсь, собственно. Еще можно сделать сборник несмешных анекдотов и тупых случаев из жизни. Описывать колера обоев. Симптомы сумасшествия какого-нибудь нового или новой болезни. Игра… игру нужно непременно придумать. Поездки какие-то туда, где все не так. Выставить в соответствие разным болезням картины старых мастеров, а хоть и не старых — но предположить, что на любой картине изображен диагноз. Расписание явлений, которые произойдут, и их смысл. Новая сводка, чего можно похавать, то есть — новый лексикон: раньше ведь любую идиому в словарь заносили, а теперь слова как хотят, так на время друг с другом рядом ставятся, и никто не запоминает. Новые опасности — это новое резче всего ощутить. Теперь же каждый человек производит новую опасность, новую физиологию. А раз физиологию, то и новые наркотики. Тогда можно гербарий людей делать — не сухие листочки, а что-то, зафиксированное после его гибели, ну, как Распопович утверждал. Или вот новая Камасутра — оторванная от тел, то есть расширяющая число позиций, которые считаются интимной близостью: такие-то погодные обстоятельства, что-то мимо проехало. Лучик какой-то куда-то удачно упал. Соответственно, новая аскеза — ее правила: как аскетично поедать гамбургеры или ездить аскетично на метро. Новая физиология, разумеется, как причина нового смысла, ну например — боль, ощущаемая как вещество — не в смысле наслаждения, а как рецензируемое чувство. Ну да, новые болезни, новые лекарства. Да хоть новый справочник по Москве, где тоже новые угрозы, вызовы и ужасы.