Марсело Фигерас - Камчатка

– Ну, как дела, постреленок? – спросил он с невинным видом, пока я практиковался в переключении передач. – Как там этот китаец из твоего класса поживает?

– Японец! – поправил я его, как обычно. Дедушка любил меня разыгрывать самым нелепым образом. Когда я учился в первом или втором классе, он шепнул мне: «А знаешь, я ясновидящий. У тебя в классе есть японец». Я разинул рот, но впоследствии, приобретя кое-какой жизненный опыт, сообразил: насчет японца дедушка просто предположил наудачу. Японцы, китайцы и корейцы учились почти во всех государственных школах. На дедушку работала теория вероятностей. И все же я всегда остерегался оспаривать его россказни – вдруг он и правда ясновидящий?

– Китаец, японец…

– Не знаю, как он поживает. Он в прошлом году уехал.

– Вот те на! А тот, другой? Как бишь его, Бертолотти, Бергамотти…

– Бертуччо!

– Как там твой Бертуччо?

Переключатель не поддавался. Я остервенело дернул его.

– Эй, эй, не торопись так. Тут сноровка нужна, не сила!

И тогда дедушка заметил, что со мной что-то неладно. Ясновидцем тут быть не требовалось.

– Скажешь, и Бертуччо тоже уехал?

Здесь мне следовало бы заявить, что я хорошенько продумал все возможные последствия своего признания, но это была бы неправда. Казалось, за обедом меня, точно разоблаченного шпиона, опоили «эликсиром истины»: в тот момент я ответил бы на любой дедушкин вопрос, даже на самую интимную, стыдную тему.

– Нет. Это я уехал. И Гном тоже. Мы теперь в католическую школу ходим. Священник – папин друг. С тех пор, как мы туда ходим, Гном хочет стать святым. Маму вышибли из лаборатории. Папа остался без конторы. Пришли какие-то люди и все переломали. Первое время он работал в барах, но теперь везде полно полицейских, и он работает дома. Только не у нас дома, в другом месте. Теперь мы живем на даче. Там полно жаб-самоубийц.

Дедушка онемел. Сначала мне даже показалось, что он пропустил весь мой рассказ мимо ушей. Я задумался, как бы подал эту информацию ведущий «Репортера Эссо» – много лет существовала такая телепередача, обзор новостей за день, которая начиналась в полночь. Голос у ведущего был замогильный, физиономия – под стать; если я не ошибаюсь, звали его Репетто, Армандо Репетто. Свои черные волосы он напомаживал в стиле Белы Лугоши. [56]Я явственно услышал баритон Репетто: «Положение семьи Висенте усугубляется. К трудностям жизни в подполье добавляются экономические сложности. Увольнение Флавии и нестабильные заработки Давида ставят под вопрос платежеспособность этой семьи. Отвечая на вопросы журналистов, отец Давида заявил, что ничуть не удивлен развитием событий, и выразил намерение принять меры…»

– Дедушка! Дедушка, ты меня слышишь?

– Да, милый.

– Не ссорьтесь. Теперь не время.

Одно время в курятник повадился опоссум. Дедушка прямо на стену лез от ярости. Смутно помню кровь, разбросанные перья, скорлупу от разбитых яиц. Дедушка заделывал все щели, ставил капканы, но опоссум все равно как-то протискивался внутрь. Чуть всех кур у нас не перевел. Наконец дедушка сказал: «Хватит!» – и мы отправились на охоту.

Я с энтузиазмом присоединился к отряду. Ну просто настоящий вестерн: опоссум – бандит, угоняющий чужих коней и скот, дедушка – шериф, а я – его правая рука; я не отходил от дедушки, пока тот заряжал ружье, клал в карманы красные гильзы, начиненные дробью, а потом по дедушкиной просьбе сбегал за Сальватьеррой. Его мальчишки тоже пошли с нами. А вот Лила наотрез отказалась. У женщин особое чутье.

Мы долго бродили там и сям. Столько петляли, что я уж решил: опоссум водит нас за нос. Но потом Сальватьерра обнаружил след. Остановился в метре от какого-то дерева, мельком покосился на дупло в его стволе и сказал, что зверь внутри. Я поначалу не поверил. Сальватьерра вставил дуло ружья в дупло и выстрелил.

Ружейные выстрелы гремят, как пушечные. А как гремят пушечные, даже вообразить не могу.

Сальватьерра запустил руку в дупло и вытащил хищника.

Опоссум – мерзкая тварь. Со стороны он похож на пушистую подушечку, а на деле – одни сплошные зубы да когти. Сальватьерра швырнул его на землю и всадил ружейный ствол ему в живот. Мне показалось, что это уже лишнее – сразу было видно, что зверь убит, – но тут Сальватьерра вслух подтвердил свою догадку.

– С приплодом, – сказал он.

В сумке на животе у опоссума, оказавшегося самкой, было несколько зверьков – белых, безволосых, чуть крупнее, чем личинки насекомых. Они копошились, словно потягиваясь после сна.