Марсело Фигерас - Камчатка

Мне пришло в голову, что, скорее всего, дом начинает подчинять себе маму. Такое бывает, особенно в кино и в романах Стивена Кинга. Первый курильщик (я интуитивно чувствовал, что это был мужчина) закончил здесь свои дни трагически. Это был не Педро: тот наверняка не старше меня, а курят только взрослые, – но они явно состояли в родстве. Наверно, предположил я, человек с сигаретой был дядей Педро, любимым дядюшкой (логичнее было бы сделать его отцом Педро, но об этом варианте я старался не думать). Из-за дядиной смерти Педро и печалился, а Чина с Бебой надеялись развеселить его, закармливая миндальным печеньем «Гавана». Очевидно было одно: после безвременной кончины душа усопшего не обрела покоя. Известное дело: если человека предали или убили, его дух не отлетает на тот свет, а скитается по земле в надежде восстановить справедливость. (Некоторые духи требуют, чтобы за них отомстили, но они мигом проваливаются в ад, как отец Гамлета, не понимавший, что искупление своих грехов нельзя перепоручить другому; между справедливостью и местью есть огромная разница.) В общем, призрак дяди витает в этом доме и потихоньку проникает в душу человека, который проводит под этой крышей максимум времени, – в мамину душу, естественно, – и мама, сама того не замечая, перенимает привычки и ужимки покойного – например, курит у того же окна, предаваясь тем же бредовым мечтам. Вдобавок я смекнул, что дядя Педро, видимо, похоронен здесь же, на участке, – а что, легко может быть! – в могиле, не отмеченной ни крестом, ни надгробием. Однажды мы с Гномом пойдем хоронить очередную жабу и наткнемся на его скелет в истлевшей одежде, а в кармане будет что-то красное – недокуренная пачка «Жокей-клуба».

(Вот единственный минус праздного фантазирования. Поначалу оно успешно отвлекает от грустных мыслей, но в самый неожиданный момент то, о чем ты пытался забыть, само собой всплывает в голове – да еще и в безобразно искаженном, гипертрофированном виде.)

И вот однажды, придя из школы, мы с Гномом обнаружили, что ветер подул в другую сторону, вернув на место все то, что унес. Вчерашняя посуда оставалась на столе, тапочки и грязная одежда лежали там, где мы их бросили, пепельницы были забиты доверху, в чашках с недопитым кофе кружили окурки. Мама развалилась в кресле. Держа в руке сигарету, закинув ноги на журнальный столик (между лодыжками у нее стояла банка «Несквика»), она смотрела телевизор.

– Не понимаю, – сказала она, даже не поздоровавшись, – всех этих штучек с негнущимися мизинцами, цивилизация высокоразвитая, звездолетами обзавелась, а подвижные суставы изобрести не может?

– Это производственный дефект, – сказал я, устраиваясь рядом с ней. – Такое даже с самыми знаменитыми героями случается. У Ахилла, например, все тело было непробиваемое, потому что мать окунула его в Стикс. Но она его держала за ногу, и пятка у Ахилла осталась обыкновенная.

– Где чистые стаканы? – спросил Гном, явившись с кухни с пакетом молока.

– Чистых нету. Налей молоко в банку, все равно «Несквика» на донышке осталось, – сказала мама, не отводя глаз от экрана.

Так мы снова обрели маму. После многодневных проб и ошибок она смирилась с истиной: выполнять работу по дому она была не способна физически, как Гном не мог не выводить из строя все, что попадало в его руки. Мама оставалась верна себе, и никакие лаборатории и призраки (или их отсутствие) на нее ни влияли.

В этом, если вы еще не поняли, и состояла хорошая весть.

– Ты куда? – спросила меня мама в тот вечер.

Я так и остолбенел, зажав под мышкой книгу. Странный вопрос! Время – без нескольких минут десять, ужин съеден. При мне книга (о короле Артуре, в школьной библиотеке взял), передо мной коридор, ведущий к спальням. Как это куда? Спать, конечно. И тут я вспомнил. Сегодня понедельник. Мама подозрительно быстро убрала со стола. Держа в руках тарелку с печеньем, она явно направляется в гостиную, и оттуда – точнее, из телевизора – доносится знакомая мелодия. Заставка «Мира кино». Сегодня «Пикник» показывают. Мы же договорились. Мне не спастись.

Не думайте, что я не понимал выгод своего положения. Мне представился редкостный шанс побыть с мамой наедине. Едва начиналось кино про любовь, папа удирал, как удирают тараканы, если внезапно зажечь свет. Гном же знал: если мама занята, папа разрешит ему скакать на большой кровати, пока он не выдохнется или башку не разобьет. Так что мы с мамой останемся вдвоем. Мы – и печенье (да к тому же мое любимое, «Дамские уста», – вкуснятина!).