Марсело Фигерас - Камчатка

Разбудил меня какой-то громкий шум… вроде бы дождь… Тут же послышались вопли Гнома. Ливень? Не может быть – за окном сияло солнце. А вопли были радостные и отдавались эхом в коридорах.

Открыв дверь, я увидел, что Гном шлепает по воде, как Джин Келли в «Песне под дождем». В доме случился потоп. Из решетки в полу ванной хлестала вода. Поток хлынул в коридор и, поскольку комнаты находились на разном уровне, устремился в столовую.

Бак наполнился, а Лукас не знал, как завернуть воду. Родители потрудились объяснить это мне, поскольку я был маленький и, по логике вещей, ничего еще не умел. Зато они не учли, что Лукас, несмотря на свой невероятно высокий рост, не обязан знать то, что обычно известно только взрослым. Тут бак начал переполняться (этим и был вызван «шум дождя»), Лукас побежал на улицу к вентилям и начал крутить их наудачу, а потом услышал крик Гнома: «Потоп! Потоп!» – вернулся в дом, попытался заткнуть решетку тряпкой, но тогда вода хлынула из умывальника. В отчаянии Лукас опять метнулся к вентилям, а Гном стал наслаждаться выгодами ситуации («What a glorious feeling, I'm happy again» [43]), и тут появился я.

Я завернул нужные вентили, и потоп прекратился. Потом мы с Гномом пошли проверить, как работает антитрамплин (дохлых жаб в бассейне больше не было, это обнадеживало), а Лукас тем временем в одиночку собирал воду тряпками по всему дому.

Жизнь несправедлива, но временами прекрасна.

Вечер прошел совсем неплохо. Родители привезли мне «Стратегию», мой альбом для рисования и выпуск комикса про Денниса Мартина, который я не успел прочесть перед отъездом. Деннис Мартин был вроде Джеймса Бонда, но, на мой вкус, гораздо обаятельнее: Деннис был ирландец с длинными волосами, обожал дарить девушкам желтые розы и чертовски ловко метал ножи. Гном, со своей стороны, воссоединился с мягким Гуфи, красной пластмассовой кружкой с носиком (которой ему отныне было запрещено пользоваться – по крайней мере вечером) и пижамой, в которой он видел только хорошие сны, как уверял сам. О состоянии остального имущества родители и словом не обмолвились – следовательно, все было в порядке, хотя я подслушал, как папа говорил Лукасу, что на въездах в город кордоны и каждый раз надо ехать другой дорогой.

За ужином мы много смеялись над происшествием с баком. Гном наврал с три короба – уверял, что вода поднялась вот досюдочки и что он по коридорам плавал и все такое. Лукас покраснел как рак и немного смущенно, но не без лукавства сознался, что я спас ему жизнь. И потянулся за салатом, но я его опередил.

То ли из страха перед новым потопом, то ли из опасений, что в следующий раз мы для разнообразия подожжем дом, родители решили, что нам надо возобновить учебу. Я искренне обрадовался, пока не выяснилось, что нас вздумали отдать в новую школу.

Главный родительский довод, о который разбивались все мои аргументы, состоял в том, что нельзя отставать от класса.

– Клево! – заорал я (Гном обожал это словечко). – Вот я и вернусь в свой класс, в нашу школу, ко всем друзьям.

– Пока нельзя, – возразили мне, – пока это опасно.

– Для меня не опасно, – заявил я, – я же ни в чем не виноват.

– Роберто тоже не был ни в чем виноват, а с ним вон что произошло, – ответил папа, этот неисправимый паникер.

Я упорно сопротивлялся, но, естественно, был разбит наголову. Я клялся, что буду заниматься самостоятельно на даче, все учебники пройду, – ноль реакции. Я раскричался и даже пустил слезу – ноль реакции. Вообще перестал с родителями разговаривать – пусть подергаются! – ноль реакции. Если по какому-то вопросу наши родители были единодушны, уломать их было невозможно. Сплотившись, они превращались в неприступную стену. На сей раз они твердо решили: с каникулами пора кончать, а то дети совсем одичают. И точка. Разговор окончен.

Мало того – новая школа носила имя святого Роке. Она была католическая. В выходные перед роковым понедельником, когда мы должны были переступить ее порог, нам преподали интенсивный курс христианства. Одно дело – изображать верующего во время мессы (правда, тянется она бесконечно, но бывает только по воскресеньям) и совсем другое – притворяться пять дней в неделю по несколько часов кряду. С утра пораньше в субботу мы повторили молитвы, уже зазубренные наизусть, и мама принялась объяснять нам их смысл:

– Бог создал мир за шесть дней. В седьмой день он отдыхал.

– А как он мог устать, если он Бог? – удивился Гном.