Том Роббинс: Натюрморт с дятлом

Ли-Шери сжимала руку Бернарда до тех пор, пока веснушки на ней не побелели. Веснушки собрали свои пожитки и перебрались к кончикам пальцев. Веснушки были готовы покинуть корабль.

– Когда-нибудь ты должен отвести меня на этот фильм. Обещаешь?

– Обещаю, Ли-Шери. Мы найдем способ его посмотреть, что бы там ни творили политики и генералы. Нас не остановит ни коммунистический тоталитаризм, ни капиталистическая инфляция. Даже если билеты будут по тысяче долларов, мы заплатим не моргнув и глазом, а если не сможем заплатить, то проскользнем в кинотеатр тайком. Потом мы купим пачку «Хостесс Твинкиз» и бутылку вина, а если это окажется нам не по карману, мы вырастим пшеницу, посадим виноград и сами сделаем вино и «Твинкиз». Если у нас отберут наш маленький виноградник и клочок земли, ну что ж, тогда мы украдем все, что нам нужно, у тех, кто обладает этим в излишке. Ах, Ли-Шери, жизнь слишком коротка, чтобы роботы, управляющие экономикой и политикой, лишали нас ее радостей. И мы ни в чем не будем нуждаться. Даже при тоталитаризме. Даже внутри пирамиды. – С этими словами Бернард откупорил последнюю бутылку шампанского и отхлебнул из нее в четыре раза больше своей дневной порции. Он передал бутылку Ли-Шери, и она сделала то же самое.

– Ням, – сказал Бернард.

Принцесса полностью с ним согласилась.

В последующие два дня Бернард не пил шампанского, а принцесса едва пригубливала напиток, но все равно его было так мало…

От свадебного торта, чьи снежные слоистые недра когда-то казались неисчерпаемыми, как природные ресурсы Земли, остались лишь крошки – крошки да сломанное сахарное крылышко херувима.

В довершение всех несчастий во всех лампах, кроме одной, закончилось масло. Бернард и Ли-Шери позволяли себе зажечь свет лишь на один-два часа в день, а остальное время проводили в кромешной темноте.

Прошел месяц – хоть они и не могли этого подсчитать, – и положение постепенно стало на них сказываться. Они редко говорили о смерти, но она стояла в их глазах, когда они смотрели на неровное пламя светильника и тающий запас еды и питья.

Они не знали, почему за ними никто не пришел. Сквозь толстые гранитные стены они не слышали голосов рабочих, которые суетились вокруг пирамиды с пульверизаторами. Абен Физель приказал выкрасить ее в черный цвет. Отныне входить в пирамиду запрещалось. Физель замуровал дверь и объявил пирамиду вечным памятником своей возлюбленной.

Однажды Ли-Шери не выдержала и сказала:

– Если через много-много лет нас здесь обнаружат, мы будем выглядеть точно так же, как сейчас. Благодаря энергии пирамиды наши трупы идеально сохранятся.

– Чудно, – кивнул Бернард. – Моя красота заслуживает вечности. Я хочу, чтобы у потомков была возможность взглянуть на мои зубы.

– Какая ирония, правда? Все начинается и заканчивается пирамидами. Я имею в виду, что мы не попали бы в эту ловушку, если бы не пачка «Кэмела» и, конечно, твоя безумная история о Рыжебородых с Аргона. Думаю, она не просто связана с нами через пачку сигарет. Она связана с нашими рыжими шевелюрами.

– Которые, слава Богу, прекрасно сохранятся.

– Да, конечно. Действительно, какая ирония. Я хотела разгадать тайну пирамид, и вот я заперта внутри одной из них, может быть, даже умру здесь и все равно так же далека от ответа, как и прежде.

– То есть это все, что тебе было нужно, – выяснить предназначение пирамид?

– На что это ты намекаешь – все, что мне было нужно? Это очень много. Подозреваю, ты знаешь, зачем нужны пирамиды.

– Знаю, – подтвердил Бернард.

Ли-Шери не очень-то ему поверила.

– Не будешь ли ты так любезен просветить меня? Как тебе удалось разгадать загадку, над которой билось столько людей?

– Очень просто. Все дело в том, что другие – в том числе и ты – неправильно смотрели на пирамиды.

– Неправильно смотрели?

– Ну да. Ты смотришь на пирамиду как на законченный продукт, самостоятельный предмет. Но пирамида – лишь часть предмета, причем нижняя. Пирамиды – лишь пьедесталы, детка. Пирамида – не более чем постамент для других объектов.

– Ты говоришь серьезно?

– Абсолютно.

– О Господи, Бернард. И что же стояло на пирамидах?

– Души. Такие же, как твоя и моя. Мы стоим на пирамидах и сейчас. Пирамида – это низ, а мы – верх. Мы – верхушки пирамид. Мы – это все те, кто достаточно храбр, безумен и влюблен. Пирамиды строились в качестве постаментов, на которых истинно живые и истинно влюбленные могут стоять и лаять на луну. И я верю, что наши души – твоя и моя – будут стоять на вершине пирамид вечно.