Эдуардо Галеано - Вскрытые вены Латинской Америки

Аграрное законодательство 1815 г., провозглашавшее свободу людей на свободной земле, было «самым передовым и славным документом» [101] среди всех, которые когда-либо знали уругвайцы. Идеи Кампоманеса и Ховельянеса, получившие свое развитие в период реформистского правления Карла III, без сомнения, повлияли на законодательство Артигаса, но появилось оно прежде всего как революционный ответ на национальную потребность в экономическом и социальном возрождении. Были изданы декреты об экспроприации и разделе земель «плохих европейцев и еще худших американцев», эмигрировавших в начале событий и осужденных новой властью. Земли врагов изымались без всякого возмещения, а врагам принадлежало — что очень важно — подавляющее большинство латифундий. Дети не отвечали за родителей: закон давал им столько же земель, сколько и неимущим патриотам. Земля распределялась по принципу: «Тот, кто меньше имел, получит больше». Индейцам принадлежало, согласно концепции Артигаса, «первейшее право». Основной смысл этой аграрной реформы состоял в том, чтобы привязать к земле сельскую бедноту, превратив в крестьянина пастуха-гаучо, привыкшего к бродячей жизни в военное время и к наказуемым занятиям и контрабанде в мирное время. Последующие правительства лаплатских стран огнем и мечом подавляли вольный дух гаучо, силой делая их батраками в крупных поместьях; Артигас же хотел сделать гаучо владельцами земли: «Гордые гаучо начинали входить во вкус честного труда, строили ранчо и коррали, засевали свои первые ноля» [102].

Всему этому положила конец иностранная интервенция. Олигархия подняла голову и принялась мстить. /168/ Документы на право владения землей, выданные Артигасом, были объявлены недействительными новыми законодателями. С 1820 г. и до конца века под дулами ружей сгонялись с земли неимущие патриоты, которых одарила аграрная реформа. И оставалась у них только «землица для собственной могилы». После своего поражения Артигас перебрался в Парагвай, где и умер в одиночестве после долгих и тягостных лет жизни в изгнании. Предоставленные им права собственности на землю более не имели цены; государственный прокурор Бернардо Бустаманте, например, утверждал, что «неправомерность данных бумаг неоспорима». А правительство тем временем, восстановив «порядок», поспешило ввести в действие первую конституцию «самостийного» Уругвая, отрезанного от той Великой родины, за которую сражался Артигас.

Свод законов 1815 г., разработанный Артигасом, содержал специальные пункты, направленные на то, чтобы не допустить чрезмерного сосредоточения земель в руках немногих собственников. В наши дни сельский ландшафт Уругвая — это пустынная равнина: всего 500 семей владеют половиной всех земельных площадей и, будучи властями предержащими, контролируют три четверти капиталов, вложенных в промышленность и банковское дело[103]. Проектам аграрной реформы тесно в общей могиле парламентских бумаг, а сельская местность меж тем пустеет; армия безработных увеличивается, но все меньше людей остается в сельском хозяйстве — таков драматический итог двух последних переписей. Страна живет за счет шерсти и мяса, но на ее лугах в наши дни пасется меньше овец и меньше коров, чем в начале века. Отсталые методы ведения хозяйства тормозят развитие животноводства — оно зависит лишь от степени бодрости быков и баранов по весне, количества выпавших дождей и естественного плодородия почвы, — а также мешают повысить урожайность сельскохозяйственных культур. Производство мяса из расчета на одну голову скота не достигает и половины того, что производят Франция или Германия; то же самое можно сказать о молоке в сравнении с надоями в Новой Зеландии, Дании и Голландии; с каждой овцы в Уругвае получают на килограмм меньше шерсти, чем в Австралии. Урожаи /169/ пшеницы с гектара в три раза ниже, чем но Франции, а кукурузы — в семь раз ниже, чем в Соединенных Штатах [104]. Крупные земельные собственники, переводящие свои прибыли за границу, лето проводят на курорте в Пунта-дель-Эсте, а зимой, согласно привычному жизненному распорядку, тоже не живут в латифундиях, куда лишь от случая к случаю наведываются на своих собственных самолетах. Еще век назад, когда было создано «Аграрное общество», две трети его членов уже прочно обосновались в столице. Экстенсивное сельское хозяйство, отданное на откуп природе и голодным пеонам, не доставляет им особых беспокойств.

Однако доходы такое хозяйство приносит. С настоящее время получаемая арендная плата и прибыли капиталистов-скотоводов составляют не менее 75 млн. долл. в год [105]. Показатели продуктивности сельскохозяйственных отраслей низки, но доходы очень высоки — за счет ничтожнейших расходов. Эта земля без людей, и людей без земли. Крупные латифундии обеспечивают работу — да и то не на весь год — из расчета примерно двух человек на каждую /170/ тысячу гектаров. В поселках на границах поместий собирается масса бедняков —резервная армия, всегда готовая продать свой труд. Гаучо с эстампов на «народные темы», изображаемый поэтами и художниками, ничего общего не имеет с реальным пеоном, работающим на чужой и обширной земле: вместо кожаных сапог на нем альпаргаты на шнурках, вместо широкого кушака с золотыми и серебряными украшениями — обычный поясок или простая веревка. Те, кто производит мясо, потеряли возможность есть его: исконные местные обитатели креолы чрезвычайно редко могут отведать свое национальное блюдо — креольское асадо, — сочное и нежное мясо, зажаренное на углях. Хотя статистики международных организаций издевательски приводят заведомо фальшивые «средние данные» о потреблении мяса в Уругвае, истинная картина выглядит иначе: похлебка из лапши и конских потрохов — «энсопадо» — является главным блюдом в почти безбелковом рационе уругвайских крестьян[106].