Эдуардо Галеано - Вскрытые вены Латинской Америки

Чтобы получить или сохранить работу, в Уругвае требуется специальное разрешение от военных властей. В стране, где так трудно найти работу вне казарм и полицейских комиссариатов, это условие способствует не только тому, чтобы подтолкнуть к выезду добрую часть тех 300 тыс. граждан, что занесены в «черные списки» в качестве левых. Это также помогает запугать и остальных. Газеты в Монтевидео имеют обыкновение помещать публичные раскаяния и заявления граждан, которые на всякий случай бьют себя в грудь: «Я никогда не являлся, не являюсь и не буду...»

В Аргентине книгу уже не нужно запрещать декретом. Новый уголовный кодекс налагает санкции на писателя и на издателя книги, которая расценивается как подрывная. Но кроме того, он карает типографа, который осмеливается печатать просто сомнительный текст, а также посредника и книготорговца, которые осмелились ее продавать, и, словно всего этого мало, наказывают также и читателя, чтобы он не осмеливался читать и тем более хранить книги. Потребитель книги, таким образом, законом приравнивается к потребителю наркотиков [25]. В обществе глухонемых, которое пытаются создать, каждый гражданин должен превратиться в собственного Торквемаду.

В Уругвае недонесение на ближнего — преступление. Поступая в университет, студенты дают письменное обязательство разоблачать всякого, кто будет осуществлять в стенах университета «любую деятельность, чуждую задачам обучения». Студент считается соответственным за любой инцидент, происходящий в его присутствии. В обществе сомнамбул, которое пытаются создать, каждый гражданин должен стать полицейским, который следит за самим собой и за всеми другими. И все же система полностью не доверяет ему. Число полицейских и солдат в Уругвае составляет 100 тыс., но к ним следует добавить /386/ 100 тыс. осведомителей. Шпики снуют повсюду: на улицах, в кафе, в автобусах, на заводах и в лицеях, в контоpax и в университетах. Всякий, кому вздумается пожаловаться вслух на то, что жизнь дорога и тяжела, может очутиться в тюрьме: он совершил «покушение против морального духа вооруженных сил», что карается тюремным заключением от 3 до 6 лет.

18. На референдуме в январе 1978 г. голос, поданный за диктатуру Пиночета, помечался знаком в виде флага Чили. Голос против — черным прямоугольником.

Система хочет, чтобы ее отождествляли со страной. Система — это страна, утверждает официальная пропаганда, которая денно и нощно промывает мозги гражданам. Враг системы — предатель родины. Способность возмущаться несправедливостью и стремление к переменам — синоним предательства и дезертирства. Во многих странах Латинской Америки те, кто не уехали за границу, живут в изгнании на своей собственной родине.

Но в то самое время, когда Пиночет праздновал свою победу, диктатура писала о «коллективном трудовом абсентизме» — так она называла забастовки, которые, несмотря на террор, вспыхивали по всей стране. Подавляющее большинство похищенных и исчезнувших в Аргентине составляют рабочие, участвовавшие в какой-либо профсоюзной деятельности. Но в неиссякаемой народной фантазии рождаются новые формы борьбы — «забастовка печальной работы», «забастовка с непрекращающимися спорами», — и солидарность находит новые русла для выражения, стараясь отвести страх. На протяжении 1977 г. в Аргентине одна за другой произошли несколько всеобщих забастовок, хотя опасность потерять жизнь была не менее реальной, чем риск потерять работу. Росчерком пера не уничтожить непокорность организованного рабочего класса, имеющего давние традиции борьбы. В мае того же года, когда уругвайская диктатура подводила итог своей деятельности, направленной на выхолащивание умов и кастрацию коллективного сознания, она была вынуждена признать, что «в стране еще осталось тридцать семь процентов граждан, интересующихся политикой» [26]. /387/ В наших землях мы наблюдаем ныне не первобытное, исполненное силы дикарское детство капитализма, а его одряхление, сопровождающееся кровавыми конвульсиями. Слаборазвитость — не один из этапов нашего развития. Это — следствие капиталистического развития в наших условиях. Слаборазвитость Латинской Америки — закономерный итог чужого развития, которое она продолжает питать но сей день. Система, бессильная из-за того, что играет роль международного холопа и агонизирует с момента своего рождения, стоит на глиняных ногах. Система хочет уверить всех, что она — предназначена судьбой, а потому вечна. Любая память имеет подрывной характер, ибо она не подтверждает этот тезис. Опасен и любой иной продукт будущего. Система видит идеальную модель в неизменяемом обществе муравьев. Поэтому она не в ладах с человеческой историей, которая постоянно меняется, и потому, что в истории людей каждый акт разрушения рано или поздно вызывает ответ в виде акта созидания. /388/