Евгений Ничипурук: Больно.Ru. Разорванное небо

Ты проводила меня на Итальянскую улицу, где я снял комнату за триста рублей в сутки. Большую, светлую, чистую комнату с огромной кроватью и плакатом с голой девицей на стене. Я поначалу не смотрел на тебя как на самку. Но когда я увидел эту кровать, когда ты подошла к тумбочке и взяла с нее забытую предыдущим жильцом книжку (Борис Виан, «Пена дней»), когда ты совсем по-кошачьи изогнула спину… Сейчас я с особым трепетом вспоминаю, как красиво ты изогнула спину, как вверх поползла маленькая белая маечка, сдвигая в сторону рисунок, закрывающий от посторонних взоров твои маленькие упругие груди…

Все это я не смогу забыть, но тогда я хотел, чтобы ты поскорее ушла, дав мне возможность завалиться спать. Я был благодарен тебе за помощь, но боялся обмана и не доверял тебе. Чужак в твоем городе, я знал, как любят девочки вроде тебя, носящие маленькие прозрачные маечки, наебывать таких приезжих олухов, разводить их на деньги и исчезать, растворяясь во дворах-колодцах, среди мерцающих витрин и блестящих автомобилей.

Ты оставила листок с номером своего телефона на тумбочке, забрала книгу и ушла, улыбнувшись мне краешками губ. Длинный коридор коммунальной квартиры мог свести с ума кого угодно. Сначала я слышал удаляющиеся шаги. Потом – скрежет замка. Дверь захлопнулась, где-то в подъезде стукнула форточка. Ты ушла, а я остался. Сел на подоконник, пытаясь увидеть серое петербургское небо, но это оказалось невозможным – из окна моей комнаты виднелись лишь стены домов. Я оказался в клетке, и единственный шанс выбраться из этой холодной западни – подхватить гоняемый сквозняком по полу клочок бумаги с твоим именем и семью заветными цифрами, долго вертеть его в руках и, дождавшись вечера, крутануть тугой диск облезлого красного телефона.

Что еще мог забыть в квартире предыдущий жилец помимо книги? Под тумбочкой одиноко вонял вечный спутник холостяка – грязный носок, а в ящике стола я нашел два листка бумаги, исписанных мелким неразборчивым почерком. Это были стихи. Красивые и грустные. Что-то запомнилось, что-то потом я прочитал тебе и, глядя в твои восхищенные глаза, соврал, что это мои стихи, написанные специально для тебя! Мне было не сложно врать, я бы посвятил тебе стихи, если бы умел их сочинять.

Так просто и так легко. Как те самые чайки, что стартовали в небо по сигналу петропавловской пушки, когда мы прогуливались мимо зеленых дворцов и мечтали, что когда-нибудь у нас будет много денег. Ты купишь себе платье от Гуччи (через две недели ты его купила), а я приобрету «Дукатти». Я шутил, что если смогу купить эту быструю игрушку, то не жалко будет и разбиться. Погибнуть на «Дукатти», как утонуть в шампанском, – лучшая смерть! Ты дала мне пощечину! Ты не хотела слышать все это, смотрела мне в глаза и умоляла никогда не говорить о смерти. Я еще не знал, что твой бывший парень – Лерка – разбился на мотоцикле… Когда ты стояла на Московском вокзале и ждала меня, был ровно год, три месяца и четыре дня с того момента, как сильный ливень, отмывая Питер к предстоящим праздникам, заставил потерять управление маленькую 1200-кубовую «Хонду» и впечатал ее на скорости 180 км/ч в белую стену…

Самые страшные сны приходили к тебе ночью, когда его уже не было рядом. Ты укутывалась в теплое пушистое одеяло и смотрела в окно: луна рисовала картинки на воде, а смех тормозов будил и пугал дневных птиц. Все, что у тебя есть, – это он. Но где он? Его уже нет.

Можно сесть в машину и помчаться по ночному Невскому. Мимо будут мелькать улыбчивые лица – на Невском даже ночью полно народу – и огни модных мест, а ты – педаль в пол! Чтобы все смешалось, спуталось, чтобы никто не догнал! Чтобы сирены выли позади, признаваясь в своей несостоятельности, чтобы если подведут тормоза и лысая резина, то уж наверняка… в мочалку, в дым, как он… Так, чтобы ни одним автогеном не вырезали… Педаль в пол… А можно выпить снотворного – тогда снов не будет. Придет темнота… Утром будет кружиться голова и даже кофе не даст облегчения. Можно болтать по телефону с сонной подругой. Вытащить ее из кровати и слушать последние новости, от которых тебя уже давно тошнит. Подруга проговорит с тобой примерно минут сорок, а потом скажет: «Все, Ляль, я спать – завтра на работу. Малыш, держись! Целую!» И повесит трубку: «Ту-ту-ту…» Глаза закрываются… «Не спать! Спать нельзя!» На кухне бутылка коньяка. Если выпить коньяк с колой и сыпануть в стакан еще и щепотку кофе, то можно продержаться до утра. Если не спать две ночи, то снов не будет… Это очень важно. Если приснится он, то уже не спасет ничто! Не выбраться из этой липкой пустоты. Так уже было. Врачи напрасно кололи руки иглами и нащупывали пульс. Сердце решило больше не стучать. Ему было плевать, что за окном весна, плевать, что Светка с Димкой женятся… На ВСЕ плевать! Его нет – вот что важно для сердца. Встать на краю. Один шаг, и снова с тобой. Нет снов, нет страха. Вниз, как те самые огоньки модных кафешек. Мимо пролетят освещенные окна, отблески чужого счастья, и мягкое покрывало примет и полюбит… Но ты не решилась… Ты не была уверена, что ТАМ что-то есть, что вновь встретишь его где-то за чертой. Потом я много думал, почему во всей этой истории ты повела себя именно так, а не иначе. Наверное, дело в том, что ты уже прошла школу больших потерь, ты знала, как сильно нужно держать в руках счастье, чтобы оно не ускользнуло из рук, чтобы его никто не украл. Ты была мудрее меня, и глупость, которую ты в итоге совершила, обернулась самой большой мудростью…