Павел Андреев - Двенадцать рассказов

Используя молчание снайпера, во двор через дувал один за другим посыпались ребята, прикрываемые с противоположной крыши «Марадоной». Они заучено кинулись в разные стороны двора, ища укрытие, выбивая двери. Брошенная с опозданием с крыши духовская граната не могла уже никому повредить. В ответ на крыше одна за другой разорвались брошенные снизу гранаты. Я все еще стоял над убитым духом, когда из-за моей спины, не скрывая своего раздражения, вызванного моей заминкой, вынырнул Паша Морозов. Он по-деловому перевернул труп, сорвал порванный «лифчик» с магазинами и тут же разочарованно отшвырнул его в угол дома. Я поднял с пола автомат убитого. Это был китайский АК, крышка его коробки была отшлифована почти до белизны. Приклад был разбит в щепки моими пулями. Я автоматически передернул затвор. На пол к моим ногам упал патрон. Я поднял его и положил в карман. Подумать только, в этом кусочке металла была заключена вся моя жизнь, все 18 лет, наполненные радостью и разочарованием. Точно такая же пуля, пущенная моей рукой, освободила сердце этого афганца от ненависти.

Уже все кончилось. Пулеметчик спрыгнул с крыши в сад, расположенный за домом. Но, видимо, из двух мусульман, имеющих одинаковые шансы умереть в этот день, Аллах наказал пулеметчика — он подвернул ногу при приземлении на мягкую землю сада. Наш хлопкороб спокойно, словно гвоздями, пришил короткими очередями бедолагу к его родной земле.

Помещение, из которого снайпер заставлял нас с Иргашевым лежа глотать пыль, оказалось вульгарным туалетом. Пол здесь был усыпан гильзами от автоматической винтовки, найти которую мы не смогли. В стенах туалета были проделаны аккуратные бойницы. Выглянув в одну из них, я увидел проулок, в котором лежал несколько минут назад. В этот миг я понял, что только чудом не стал точно таким же мешком с костями, как тот убитый в доме дух. Снайпера ребята так и не нашли. Добросовестно закидав сортир гранатами, группа покинула этот дом. Уже сразу же за углом мы столкнулись с группой замполита. Пара ласковых слов в ответ на наши сбивчивые объяснения — вот и весь протокол нашей встречи. Мы задерживали роту, задача которой была выйти на рубеж и замкнуть кольцо оцепления. Всего лишь. Вспоминая позже этот день, я думал, остался ли жив тот снайпер из туалета?

…Я прислонился к стене туалета, рассматривая проулок в бойницу. Внизу, в глубине ямы с дерьмом, раздался непонятный то ли всплеск, то ли шлепок. Я осторожно подошел к краю уж слишком узкой дыры и ничего не увидел, но, невольно отклонившись назад, вдруг заметил его, вернее его тело. Он висел, зацепившись за что-то. Видимо понимая, что его могут заметить, стрелок судорожными движениями переместился вправо. По тому, как дрожало тело, я понял, что провисит он недолго. И я оставил ему шанс, точно так же, как и он мне, там, в проулке…

Когда я узнал, как легко можно умереть, я могу сказать, что жить тоже можно легко. Но тяжелая смерть не подразумевает легкой жизни и тяжелая жизнь — тоже не пропуск к легкой смерти. Хотя, кто может сказать, кому из нас было легко в тот день. Может быть, шанс, подаренный мной стрелку, был самым тяжелым его испытанием. Может быть, моя доброта зародила зло и ненависть в его сердце так же, как в моем сердце — нерасторопность убитого мной духа. Приписывая себе победу, мы забываем, что в основе ее лежит чья-то ошибка, потерянное кем-то самообладание. С годами парад наших побед превращается в больничный обход чужих жертв и поражений. В Азии всегда милость к побежденному была признаком слабости, а усилие над собой — верным признаком присутствия воли.

Я тогда думал, если мы побеждаем себя, переставая быть рабами собственного тела, то чья ошибка лежит в основе нашей победы, кто тот, что упустил шанс, найденный нами? Видимо, платить приходится всем. Не здесь, так там. Не сегодня, так завтра.

Потом война продолжилась и я потерял обе ноги. Пешком, при подрыве на противопехотном итальянском фугасе (много позже жизнь сведет меня с человеком, который гордо мне заявит, что является офицером шестого отдела, но до этого он был сапером в Кундузе. И когда на его вопрос, как меня угораздило, я ответил про противопехотный итальянский фугас, он мне с пониманием прошамкал, что, мол, он такие видел (!?). Я еще поддакнул, мол, с веревками вместо ручек. Я уже знал, кто сидит передо мной, и что ему до фени моя история. Он такой же сапер, как я — барабанщик, а нужна ему была информация про тех, кто "проходит мимо" афганских дел).