Михаил Идов - Кофемолка

Признаки нашего дальнейшего падения были крохотны, но легко различимы. Самые претенциозные из друзей Нины взяли в привычку насмешливо спрашивать «Ну и как гешефт?» в любой беседе; ответ, разумеется, не требовался — вопрос считался самодостаточной шуткой. Нину не пригласили на одни крестины и два беби-шауэра. [74] Baby shower — «вечер для будущей мамы», как правило, справляемый в женской компании за месяц-другой до рождения ребенка. Соединяет в себе худшие черты детского праздника (морс, воздушные шарики) и девичника (разговоры, способные вогнать в краску большинство мужей). Следует заметить, что почти все ее подруги решили обзавестись детьми в том году, согласно моде, обуявшей Нью-Йорк после 11 сентября и до сих пор не отпустившей: нырнуть в материнство с полным набором неврозов, сопровождающих размножение существ в почтовых кодах один-ноль-ноль.

Мы предпочитали думать, что это пренебрежение никак не связано с классовым барьером. Нина вполне могла запугать своих чадолюбивых друзей гораздо раньше — дерзкими и громогласными выступлениями против деторождения вообще. (Как она любила повторять, «когда вокруг столько брошенных детей, желание родить своего означает одно: два солипсиста хотят перемешать свои черты».) Вскоре после этого, однако, по пути из Бруклина таинственным образом потерялось приглашение на свадьбу Лидии и Фредерика.

Мои знакомые вели себя немногим лучше. Коллеги-критики изредка забредали на огонек, утыкались носом в фолиант, и, щурясь, тянули ромашковый чай в нахохленном одиночестве. Блюц — когда я признался, что дела в «Кольшицком» идут далеко не блестяще, — решил, что будет жутко остроумно прислать мне несколько нечитабельных книжек о предпринимательстве. Подборка оказалась мерзейшей: самодовольные мемуары директора второразрядной компании, пособие по инвестициям для идиотов, по старинке пришедшее с компьютерным диском, томик советов для изобретательного скряги («используйте картонный цилиндр от рулона туалетной бумаги как упаковку для рассылки мелких предметов по почте») и один поистине гнусный трактат, озаглавленный «Что я хочу — то получу» и облекающий неприкрытую алчность в вязкий лексикон духовного самосовершенствования. Первые две главы назывались «Жизнь как желание» и «Состоятельный — значит, состоявшийся». Оливер из Мишленовского справочника, на чей мимоходом брошенный совет открыть кафе я теперь возлагал вину за все последовавшие муки, не ответил на три-четыре моих призыва, после чего разразился длинным мейлом в стиле, который по-русски называется vitievatyi. Цитирую отрывок (орфография авторская): «Как бы мне ни мечталось насладиться вашим очаровательным обществомм в момент написания этого послания обстоятельства и мои профессиональные обязательства делают это невозможным».

— Он пишет из Франции, — объявил я, гордясь своей проницательностью. — «Обществомм». На французской клавиатуре «м» стоит на месте запятой.

— Не-а, слишком очевидно. Он хочет, чтобы ты думал, что он пишет из Франции, — сказала Нина, сгоняя меня со стула перед компьютером. Она нажала на кнопку, которую я никогда раньше не замечал, впечатала команду, которую я не уловил, и отследила сообщение Оливера к IP-адресу в Бруклине.

Последний и самый болезненный удар был нанесен Виком Фиоретти, который пропал из виду в середине августа и неожиданно заглянул к нам ранним октябрьским утром. Я бы его не заметил, если бы не Рада. Я всегда восхищался ее умением произносить «Господи!» на вдохе.

Вик был безупречно, хоть и несколько нордически, одет от прилавка и выше: кремовый кашемировый свитер под замшевой курткой медового цвета и необычного покроя. Я перегнулся через прилавок, взглянул вниз и увидел искусно драные дизайнерские джинсы и обычные грязные кеды без шнурков. Паршивая обувь, рассудил я, была необходимым условием избранного им жанра. На руке у Вика висела, как бы завершая начатый курткой и свитером ансамбль, блондинка такой сокрушительной блондинистости, что какой-то потрепанный погромами ген во мне загремел своими спиральными цепями и завопил: «Шухер!» Ее белесые волосы сплетались в безукоризненно ровную косу весом и толщиной с гимнастический канат, которую она перебросила вперед через плечо и между грудей.

— Привет, чувак, — сказал Вик, лыбясь до ушей, и манерно прошепелявил: — Двя сёевых лятте, позялюйста! Шучу, шучу. А серьезно — два соевых латте. Правда, крошка? Два соевых латте.