Михаил Идов - Кофемолка

«Португальский! Мне нужен португальский!» — прокричала координаторша, прижав рацию к уху. С места поднялась стройная азиатская девушка, повернув в свою сторону сразу несколько многоязычных голов. «На-Ни, женщина, медицинская помощь».

Сектор На-Ни находился прямо к югу от нас. Я наблюдал, как девушка пересекает Сентрал-Парк-Вест, спокойно прокладывая фарватер через пахучую давку. Под обязательной футболкой с логотипом марафона и вышеупомянутой идиотской кепкой на ней была элегантная серая юбка до колена, сразу дающая понять, что она здесь не для спорта. Девушка растворилась на другой стороне улицы, в тени Дакоты, [12] Знаменитое здание на углу Сентрал-Парк-Вест и 72-й, в котором погиб Джон Леннон, зато родился «Ребенок Розмари». а я продолжал пялиться на поглотивший ее подлесок сухощавых конечностей и серебряных накидок.

Минутой позже я снова увидел серую юбку, пробирающуюся обратно к нашей скамейке. В нее врезался огромный мужчина с размазанным по лицу триколором неопределенной страны, и я невольно дернулся. Может, она видела, как я подпрыгнул, может, нет. В любом случае я обязан поблагодарить трехцветного гиганта: пока он извинялся, прижимая свои огромные руки к груди, краснолицую женщину, сидевшую рядом со мной, отозвали разобраться с немецкой проблемой в сектор Ца-Цу. Португалоговорящая азиатка, не сказав ни слова, заняла освободившееся место.

Следующие полчаса я до боли скашивал глаза, пытаясь заполучить ее в поле зрения, не поворачивая головы. Мимо продолжали струиться марафонщики, уцененные супермены в одноразовых плащах. Громкоговорители закончили передавать приветствия от мэрии участникам забега на двадцати языках и начали заново. Порыв ветра принес совершенно неожиданный запашок марихуаны, и я поневоле усмехнулся. Она тоже. Наконец-то предлог для прямого взгляда.

— Мэ-э-эн, — промычал я голосом старого хиппана и тут же чуть не убил себя за глупость. Откуда ей знать, что я иронизирую?

— В нату-у-уре, — ответила она в тон. Облегчение, затем паника. Откуда мне знать, иронизирует ли она?

Девушка, кажется, подумала о том же.

— Знаете, что меня больше всего раздражает в марафоне в этом году? — спросила она. У нее был тихий, низкий и ужасно милый голос. В нем улавливались масляные мазки Голливуда 1940-х годов, щепотка Розалинды Расселл. — Так называемым «элитным женщинам» впервые дали тридцать пять минут форы. Какая же это элита, если ей нужна фора?

— Верно подмечено, — сказал я как полный дурак, потеряв всякую способность к социальной мимикрии. Быстрее, что-нибудь умное, срочно. — Это работа телесетей. При таком раскладе женщиы и мужчины финишируют примерно в одно и то же время, по телевизору получается драматичнее.

— Да, — сказала она. — И заодно стандартизирует неполноценность женщин.

— Интересная мысль. — О, убейте меня. Марафонцы, затопчите меня копытами.

— А вы откуда? — спросила девушка. Ее запас милосердия был поистине неисчерпаем.

— Из Бразилии, — ответил я своей обычной не-неправдой, которую, как правило, приберегал для женщин. Этот ответ гарантировал продление умирающей беседы еще как минимум на два предложения.

Она взглянула на мою кепку.

— Então porque você não está falando o Português? [13] А почему же тогда не говорите по-португальски? (порт.).

— Город Бразилия, штат Индиана. Всего в пятнадцати милях, представьте себе, от города Польша, штат Индиана.

— Ага, — сказала она. — Вернетесь в старушку Бразилию? — Это была строчка из Фрэнка Синатры. Я еще никогда не встречал девушек, которые а) цитировали бы песни Синатры второго эшелона и б) предполагали, что я их знаю.

— Ни в коем случае, — сказал я. — А вы-то как знаете португальский?

Тупой нажим на «вы» мог быть интерпретирован как расизм, или сексизм, или и то и другое, и на меня накатила новая волна паники. Соседка моя, впрочем, и бровью не повела.

— Как? Да плохо, — сказала она. — Мои бабушка с дедушкой из Малайзии. То есть они китайцы, но… это все довольно сложно. Они не говорили на бахаса Малайзия, но знали немного старый португальский, на котором, как вам наверняка известно, до сих пор говорят в Малакке. Так что они пользовались им как lingua pugna, — она бросила на меня быстрый взгляд и чуть занизила оценку моего интеллекта, — ну, чтобы ссориться при мне. Я очень рано научилась говорить: «Прочь отсюда, и не возвращайся». На удивление полезная фраза для марафона, кстати.

Когда она закончила эту реплику, я был влюблен.