М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

- Собрал?

- Человек двадцать собрал. И на суд привел. Там я этого Маркина первый раз и увидел. И Сахаров, академик, тоже пришел. И тоже народ привел, со своей стороны. Вот мы с ним и схлестнулись, с Сахаровым. Он свое гнет, а я свое. У него свои аргументы, а у меня тоже аргументики есть. У него своя правда, так ведь и у меня - своя. Его ребята сидят плечом к плечу, глаза горят. И мои орелики тоже встали горой. Вы, это мне академик Сахаров говорит, не знаете ничего про деятельность Виктора Маркина и поете с чужого голоса. А я ему так спокойно отвечаю: а я, говорю, и знать не стремлюсь. А если я с чужого голоса пою, то с какого голоса ваш Маркин поет? И зачем, спрашиваю, войну разжигать? Но это я так спросил, между прочим. А вообще-то, судили Маркина не за это. Мне гэбэшник сказал: я, говорит, материалов имею, чтобы его на десять лет законопатить. Только не надо нам этого. Мы всему материалу хода не дадим - одно у нас на него дельце есть, и хватит. Пусть вот за него, голубь, и ответит. Маркин этот в войну мешок соли спер, вот что. Вот этот мешок ему и припомнили. И за мешок соли он на три года и пошел. И академик Сахаров мне на процессе так в лицо и кричит, слюнями брызгает: вы, говорит, не за соль его сажаете, а за его прогрессивные убеждения! Придет, говорит, время, и вам станет мучительно стыдно! И вы, говорит, проклянете этот постыдный день! Хорошо сказал. Прямо обжег словами.

- Чего ж хорошего, - сказал Кузнецов, - вор этот Маркин. Мешок соли в войну. Это знаешь чего стоило. Мало еще ему дали.

- Так ведь по «Голосу Америки» потом передача была. Освещали судебный процесс. Они признали, что верно, мол, взял Маркин мешок соли. Не сказали только, что дело в войну было. И спрашивают по радио: как это, говорят, возможно, чтобы за один мешок соли человеку дали три года колонии усиленного режима, а дети в Узбекистане убиваются на хлопковых полях?

- При чем тyт дети? - сказал Кузнецов.

- Ну, так они спросили, по радио. Вопрос такой задают. В целом.

- А хлопковые поля тут при чем?

- Почем я знаю. Передача такая была по радио. И стыдно мне стало. Они ярко все обсказали, мол, засудили человека за убеждения. И я тоже думаю: взял грех на душу. И перед академиком Сахаровым мне стыдно. Там еще момент один был. Объявили в суде перерыв на обед, есть-то хочется. Наорались, на нервах все. Ну, смотрю, академик в карман лезет, достал пачку красненьких, дает одному очкарику: сгоняй, милок. А я в карман руку сунул, а у меня трояк. Прибегает очкарик. Приносит три авоськи: там тебе и колбаска, и батоны рижские, и пивко, и минеральная. Они закусывают, ну, диссиденты то есть, а мы, партийные, так сидим. Выпили, покурили, а есть все равно хочется. Пришли, опять сидим, смотрим, как диссиденты питаются. Я и думаю, ну как так получается, что правда вся на нашей стороне, и партия коммунистическая за нас, и историческая справедливость за нас, и гэбэшник на нашей стороне, - а колбаса у них? Хотел к академику подойти, вопрос задать, но не подошел.

- А что б ты спросил?

- Ну, спросил бы, зачем он мир разрушить хочет. Теперь-то я и сам знаю, зачем. Прав был академик, прав. Ему же первому тогда Горбачев позвонил. Я читал про это, все тогда в газетах написали. Позвонил ему генеральный секретарь в ссылку и говорит: приезжай, говорит, к нам, академик Сахаров, твоя правда была. Вот так все и повернулось. И подумал я тогда, что грех на душу взял. А потом и Маркина на улице встретил. Ну, он меня, конечно, не узнал. Что ему меня помнить? Важный человек, интеллигентный. Не скажешь, что сторожем работал. Он с такой, я тебе скажу, девочкой по улице шел, не нашим лярвам чета. Вот думаю, что себе умный человек позволить может. Всей своей жизнью заслужил. Такая девочка, может, и двести баксов в час стоит. А может, я тебе скажу, и все триста. И попросил я у него тогда мысленно прощения.

- А мешок соли как же?

- Так что соль? Тут один Левкоев столько хапнул, что если в мешках соли мерить - умом подвинешься.

- Это верно.

Вскоре рабочая смена Кузнецова кончилась. Наступило утро - пора было на вокзал. Следующий день ознаменовался следующей беседой с девушкой Анжеликой.

- Я чего думаю, - сказала Анжелика, которая действительно думала о Кузнецове, и с присущей ей проницательностью определила, что тот в ней заинтересован. Она прикидывала различные варианты, и один вариант понравился ей более других, - ты вот жениться на мне хочешь. Правильно догадалась?

- Нет, не хочу.

- А звал вчера. Что ж я, не помню, по-твоему?