М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

Предка своего, Жоффруа де Портебаль, и его славную крестоносную историю описал Грише хозяин дома, и пораженный Гриша пересказал эту повесть своим парижским приятелям. Беседа, последовавшая за этим рассказом, затронула проблемы наследия, легитимности власти, кастовости правящих классов.

- Естественно, что в такой семье, - сказал Жиль Бердяефф, - каждый будет яркой личностью. Финансист, философ или коммерсант - безразлично: ребенок станет лидером.

- В цивилизованном обществе, - добавил Ефим Шухман, - правящий класс должен формироваться из семей, чья история - есть история страны. Если хотите знать мое личное мнение, я счастлив, что живу в стране, которой управляют потомки крестоносцев. Собственно говоря, судьба рода Портебалей совпадает с судьбой Франции - неудивительно, что барон чувствует ответственность за Францию. Такой человек, полагаю, не украдет кредит Мирового валютного фонда. А? Как, по-вашему? - присутствующие подумали и подтвердили, что Алан де Портебаль нипочем бы не спер кредит МВФ; впрочем, поскольку сам Портебаль на совещании не присутствовал, его мнение узнать не пришлось. - Я даже думаю, что де Портебаль из своих средств охотно приплатит, лишь бы Франция жила достойно. А Советская власть нагнала в историю дворовой челяди - а челяди все равно, что со страной будет. Кто такой Брежнев? Дяденька с густыми бровями - вот и вся информация. Кто такой Путин? Аноним. Пытаются придумать ему биографию - три книжки написали, а биографии не получили. И у страны с таким лидером биографии не будет.

- Я придаю большое значение роду, - сказал Власов. - Разве я не говорил вам? Наш род восходит к Гедиминовичам.

- Дворяне, - заметил Бердяефф между прочим, - в эмиграции получили особое написание фамилий. На конце пишется двойное «ф», n'est pas?

- Выходит, ты - дворянин, а я - нет? - спросил Власов, и в голосе его звякнул металл, - какой из тебя дворянин? Дворянин должен сражаться!

Жиль Бердяефф на всякий случай отодвинулся от Кристиана Власова и сказал осторожно:

- Дворянин с кем попало драться не станет.

- Мой дед с комиссарами дрался! - сказал Власов, - а твой в советское посольство на поклон ходил!

- По-моему, - сказал Эжен Махно, - породистый или беспородный один черт. Как залезет наверх - превратится в скотину: иначе быть не может.

- Предпочитаю, чтобы обществом командовали рыцари, - заявил Гузкин, - нежели гэбэшники.

- Есть разница? - спросил Эжен Махно.

- Минуточку, - сказал Ефим Шухман, - одну минуточку! - Как боялись этой реплики оппоненты Шухмана в телевизионных дискуссиях! Если Ефим Шухман морщил лоб и говорил «минуточку!», то оппонент понимал, что грядет буря - Шухман, точно коршун, нападет на любую ущербную концепцию, минуточку! Значит, институт рыцарства (то, чем славна европейская цивилизация) можно приравнять к институту на Лубянке? Неужели рыцарей можно сравнить с беспородными тюремщиками?

- Рыцари, - сказал Эжен Махно, - и есть офицеры госбезопасности.

- Осторожно, - сказал Ефим Шухман, - это путь культурных спекуляций!

- Нет, в самом деле, я читал, что дворянами в России делали опричников. Опричнина - это госбезопасность, правда? А разве в Европе было по-другому? Монфор - он офицер госбезопасности, вот и все. Я, признаться, думал, что гэбэшники правят миром давно.

- Давно?

- С самого начала - разве не так?

Вне зависимости от того, прав был Махно или Шухман, но находиться в особняке Портебалей, где каждый угол дышал вековой культурой, было приятно. Гриша с Барбарой проводили долгие часы на улице Греннель. Посетители высоких комнат обыкновенно усаживались у камина на низкие неудобные стульчики и в ожидании угощения предавались философическим беседам.

Тысячу раз сказал Гриша спасибо Борису Кузину за его уроки, а также Оскару и Барбаре за те необходимые наставления, что удачно подготовили его к европейской жизни. Теперь он легко мог поддерживать беседу практически на любую тему, и его находили остроумным собеседником. Он научился молчать, когда не знал, что сказать, и молчать с таким видом, что все полагали его главным специалистом по дискутируемому вопросу. Он научился переводить разговор туда, где ему будет нетрудно рассказать о своих знаниях. Прочитав новую книгу, которую рекомендовали в телепередаче, он всегда умел заговорить об этой книге и, в зависимости от того, как к ней относились в том обществе, где он находился, обнаружить в книге достоинства или недостатки. Это не было лицемерием - но просто обыкновенным искусством общения: не считается ведь лицемерием говорить «здравствуйте» тому человеку, о здоровье которого ты не особенно печешься? Он научился хвалить сигары у мужчин и сумочки у женщин. Он понял, что всегда надо оглядеть и похвалить комнату, где тебя принимают, потому что интерьер - лицо хозяина. Он понял, что надо узнать, где проводят лето хозяева, и похвалить эти места. Он понял, что интерес к его родине, России, уже несколько угас, и бестактно постоянно возвращаться к русскому прошлому. Он научился выбирать темы для беседы, а это было непросто. В конце концов, он понял, что надо говорить о политике, но говорить избирательно: всем интересен Ближний Восток, но неинтересна Африка; сейчас в моде Китай, но уже не надо говорить о России; Нью-Йорк всегда обсуждают с восторгом, но рассказывать в Париже о Берлине - глуповато; разговор об Италии уместен всегда, об Англии - в редких случаях. Даже супруга барона де Портебаля, строгая Клавдия, и та удостаивала его беседой. Клавдия, урожденная графиня Тулузская, знатностью не уступала Портебалю, напротив - превосходила. Алан, мужчина представительный, отступал на задний план в присутствии жены. Редкий гость удостаивался ее беседы, и симпатии она распределяла так же строго, как места за столом. Гришу она выделила и усадила рядом с собой.