М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

- Я уже думал об этом. Градусов на пять-шесть.

- Вот и Алан. Мы пьем бордо, ты присоединишься?

- Нет, только минеральную. С годами я стал ханжой: не понимаю, как люди могут употреблять алкоголь. Принесите «Эвиан», будьте любезны.

- Мы перейдем на французский. Вы не против, барон?

- Люблю язык Бодлера.

- Молодежь осатанела, - сказал Пинкисевич Гузкину, давясь кислым анжуйским. Есть такой пролаза Сыч, так он вообще хрен знает что делает. Я его позвал в мастерскую, показал «Серый треугольник». Работал над вещью полгода, между прочим, тонкая гамма, все на лессировках. Посвятил Малевичу.

- И что дальше? - Гузкин не любил слушать про чужое искусство.

- Он сказал, что мой серый треугольник похож на обоссаные трусы его бабушки. Морду бить? Что делать?

- Надо быть выше этого, - сказал Гузкин. - Мы занимаемся подлинным искусством, к чему реагировать на хамство?

- Но это понижает общий культурный уровень.

- Новое поколение ничем себя не проявило. Это правда.

- Нельзя допустить, чтобы у Запада создалось искаженное представление о русском искусстве.

- Надо поговорить в сведущих кругах. Расставить, так сказать, акценты, - сказал Гриша значительно.

- Понимаешь, разлетались эти сычи - и туда, и сюда; все страны этот гад уже облетал. Куда ни приеду - везде: сыч, сыч. Везде втюхивает свое - и не сказать даже что. Когда мы начинали, у нас были идеалы, правда, Гриша? Малевич, Родченко…

- Бесспорно.

- Ты поговори здесь с нужными людьми.

- Надо будет сказать барону.

- А вы в хороших отношениях?

- Видимся довольно часто, - сказал Гузкин сдержанно, давая понять, что ближе друзей, чем они с бароном, не бывает.

- Поговори, а? Он, похоже, влиятельный человек

- Еще бы!

Луговой отпил глоток вина и сказал:

- Алан сделал для торжества идей коммунизма побольше, чем Сартр. Перед вами, барон, сидит человек, кормивший французскую компартию двадцать лет. Деньги на партию Жоржа Марше шли из «Гвельфа».

- Любопытно.

- История поучительная. Когда коммунисты едва не выиграли выборы во Франции, голлисты конечно, напугались. Но мы - больше. Двадцать пять процентов французов накормить - не шутка. На руководящих постах они сидеть не будут, банками править не станут, а голодать не должны. Поди накорми такую ораву - да с запросами! Это, барон, не три миллиона кубинских ртов. Это не ангольские вояки.

- Я бы пробовал через Алжир.

- Наши товарищи голову сломали, но придумали. Отдали концессию на разработку тюменского месторождения за бесценок французской нефтяной компании «Гвельф» (Алан поклонился) - и Алан в виде ответной любезности разницу в деньгах выплачивал Жоржу Марше.

- Остроумно.

- Так тюменский мужик, получая три рубля на водку, кормил миллионы французских бездельников. Вдруг - вообразите! - обвалился коммунизм в России, а Марше и его компартия сгинули начисто - но нефть-то продолжает по трубе идти, тюменский мужик-то работает. Вот мне и любопытно, Алан, кому и куда ты теперь платишь - Марше-то уже нет.

- Вы пьете Шато Брион? - ушел от ответа Алан. - Вот видите, что могут позволить себе люди, участвующие в реальной политике. А я даже сигары курить бросил. Безумные деньги, и вред здоровью.

- И как, стали здоровее?

- Стал богаче.

- Это и есть здоровье. Однако вино недурное.

- Первая бутылка была странной.

- Покажите-ка пробку. Вот видите?

- Да. Совершенно верно.

- Это снимает вопросы.

- Пробка практически сухая.

- Переохладили, что и требовалось доказать.

Гриша выпил бокал до дна и сказал: манифик! А официанту: гарсон! Эдисьон силь ву пле!

Официант принес счет, и Гузкин положил несколько купюр на блюдце, а сверху придавил их двумя франками.

- Он был мил, - пояснил Гузкин Пинкисевичу, - я думаю поощрить парня. Здесь принято давать чаевые.

Официант в ресторане «У Липпа», впервые получивший на чай два франка, посмотрел на Гузкина странным взглядом, ушел с блюдцем и вернулся, неся сдачу - те самые два франка, которые не входили в счет.

- Делает вид, что дает сдачу, - объяснил Гриша. - Если он на глазах у метрдотеля возьмет деньги, будет скандал. Здесь, на Западе, дисциплина.

- Ну еще бы, - согласился Пинкисевич, - это тебе не ресторан «Прибой».

- Оставить чаевые или нет? Впрочем, если он показывает, что ему не нужно, - Гриша пожал плечом и опустил два франка в карман.

- Где будете обедать? - спросил фон Майзель.

- У музыканта Ростроповича, на авеню Мандель.