М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

Он выходил от Юлии и шел в мастерскую. Оставаясь один, он сидел, сутулясь, и не мог встать и взять кисть, стыд жег его. Однако постепенно он приучил себя работать вне зависимости от того, что его беспокоит. Картина возникнет сама собой, думал он, если научиться не прятать то, что чувствуешь, но додумывать любую историю до конца, находить для боли и стыда - цвета и формы. Значит, думал он, даже некрасивый поступок может стать основанием искусства? Если поступок осознан в картине, он перестает быть некрасивым.

О, проклятая привычка неуверенного человека - все, что происходит с ним, объяснять через искусство! Словно объясняет что-нибудь это треклятое искусство! Словно что изменится в судьбе тех людей, кого я унизил и ранил, от того, что я думаю про картины! А-а, трус, ты всегда вспомнишь про рисование, когда надо просто обнять человека, просто защитить его! Не поможет искусство, и не объяснит, и не спасет. И никуда не денутся ни боль, ни отчаяние, ни то зло, что сделал. Не надо, не надо мне ничего! Не надо искусства - заберите мои картины, порвите их, выбросьте, я не хочу больше ничего этого! Пусть не будет никакого искусства, только дайте дышать мне свободно, дайте жить легко, как живут счастливые люди! Пусть будут счастливы те, кого я люблю, пусть не причиню я им зла!

Трудно сказать, чего больше было в этих экстатических переживаниях: действительной заботы о ближних - или желания душевного комфорта. А что до проблемы личной свободы от общих обстоятельств - то тема эта крайне распространенная.

Тема эта была не вовсе безразлична, например, для парижского общества мыслящих индивидов. Споры в баре гостиницы Лютеция вспыхивали подобно петардам, и порой доходило до ссор. Эжен Махно, человек неуправляемый, ставящий личные пристрастия выше общественных норм, часто провоцировал подобные ссоры. Жиль Бердяефф говорил, что его друг Махно путает нравственное с биологическим. Бердяефф имел в виду, что собственные проблемы (желание выпить алкоголя, отсутствие денег, претензии к квартирной хозяйке) Махно склонен отождествлять с проблемами общечеловеческими. Буквально ли совпадают эти проблемы, задавался вопросом Жиль Бердяефф.

- Ты хочешь выпить водки, - говорил Бердяефф, - и кричишь на официантку, что она не торопится принести заказ.

- Лентяйка! - орал Махно. - Что толку кричать на нее, на выдру! Я ее убью!

- А если она тоже хочет выпить, - пытал друга Бердяефф, торговец красным деревом, - и в этот момент утоляет собственную жажду?

- Да мне плевать, что она там утоляет! Утоляет, не утоляет - без разницы! Пусть все подряд утоляет - но дома, в частном порядке! Пошла работать официанткой, пусть стаканы носит, а не хочет носить, пусть дома сидит!

- То есть ты отказываешься признать, что личные интересы официантки есть большая ценность, нежели общественный регламент, верно? Но для себя, между прочим, ты ведешь другой счет. Ты считаешь, что можешь не работать, пользуешься пособием, которое выделяет тебе общество, но на официантку тем не менее кричишь.

- Что ты путаешь! - орал Махно. - Я-то здесь при чем? Что я не работаю, это ее не касается, а то, что она стакан не несет - это меня прямо касается!

- Ты переводишь чужое бытие в абстракцию, - говорил Бердяефф, и Махно от таких слов приходил в ярость, он не понимал отвлеченных терминов, - а свое рассматриваешь как единственную реальность.

- Абстракция, не абстракция - пусть водку несет, проститутка! - орал Махно.

- Имей в виду, - возражал ему Бердяефф, - и водка, и официантка, и государство - вовсе не абстракции, а самая что ни на есть реальность. И пока ты этого не поймешь и не признаешь, абстракцией являешься ты сам.

- Водка - реальность, согласен. А до остального мне дела нет. Их всех так много, пусть сами договариваются как хотят.

- Так ты, что, анархист? - спрашивал своего друга Бердяефф.

- Если хочешь знать, - говорил грубый Махно, - я самый последовательный анархист на свете!

И Павел Рихтер чувствовал, что он взял себе столько привилегий от жизни и ни одного обязательства, что вполне может именоваться анархистом. Я - настоящий анархист, думал он, ничем не отличный от Генри Миллера и прочих. Анархист не ходит на работу, живет, где захочется, делает то, что придет в голову: хочет - картины пишет, хочет - водку пьет. Анархист - это значит: обязательств нет. Никому ничего не давать, а брать везде, что нравится. В этом и заключается последовательность позиции: анархист не собирается участвовать в общественных мероприятиях - включая сюда и войну. Рано или поздно ему придется сказать так пусть неумных рабов порядка убивают, а он - последовательный анархист и поедет жить куда хочет, где войны нет и климат теплый - например, в Грецию. Так что ли? Вот эту вот форму разврата и трусости - назвали свободой?