М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

Он улыбнулся темноте своей страшной улыбкой. Машина, которую он из себя делал годами, снова работала, и шестеренки снова сцепились зубьями. Теперь машина работала ровно, и Струев чувствовал, как надежно и гулко стучит внутри него мотор. Теперь порядок, подумал он. Что же я время теряю, сказал он. Он, никогда не забывающий деталей, хотел нагнуться за свинчаткой, но побоялся упасть, если нагнется. Ничего, подумал он, обойдусь. Пока я на ногах, я могу все, подумал Струев. Он шел подвальным коридором, битый кафель лязгал под ногами. Стало темнее.

Струев прошел вперед, и тогда навстречу ему шагнуло сразу трое, три тени закачались перед ним; они двигались неторопливо, охватывая его с боков. Струев не остановился, не стал присматриваться к новым врагам. Он только сказал себе: их всего трое, низко же они меня ценят. Могли бы послать пятерых. Кураж не проходил, но сквозь кураж подступала дурнота, и дурнота пересиливала кураж. Струев продолжал идти вперед и руку опять отвел для удара; он скалился в улыбке, но тени совсем не боялись его. Он теперь сам понимал, что его уже никто не боится. Кончилась его великая минута. Кинутся сразу со всех сторон, теперь пропал, подумал Струев. Неправда, ничего не кончилось, ответил он себе. Машина работает, и шестеренки крутятся. Давай. Надо идти вперед и бить среднего. Не успею. Хотя уже близко. Еще бы немного, еще бы три шага. Плохо, что ничего не видно. Совсем не видно.

Он сделал еще шаг вперед. Плохо, что один. А когда я был не один? Никогда. Смогу и один. Всегда мог. И сейчас могу. И он повторил про себя свою любимую присказку: их всего-навсего много, а я - целый один. Справлюсь.

Он шатнулся от слабости, решимость вместе с силами вдруг стала выплывать из него, сделалось жарко и слабо; его мутило. И тогда он снова проделал над собой этот трюк: сквозь кривые зубы втянул воздух и сжал внутри себя свое естество, подчинил его воле и злости. Он не приказывал себе, он просто сжимал в себе себя самого, зная, что, пока он владеет собой, он непобедим. Он возвращал себе кураж, втягивал его внутрь себя, сквозь кривые зубы. Что они могут против меня? Ничего не могут. Я сильнее. Никто ничего не может. Я один могу. Вперед.

Его ударили по затылку, он упал вперед на чей-то кулак, и удар в лицо распрямил его. Он махнул кулаком в ответ, и никуда не попал. Он махнул другим кулаком, бил, что есть сил, и не попал. Опять ударили сбоку по шее, он не видел, откуда пришел удар. Он ударил в ответ, в пустоту, туда, где за его плечом стоял враг. Он знал, что попал, но не видел, в кого. Его развернуло в сторону от второго удара по шее, и сразу же опять ударили по затылку. Струев повалился ничком, и человек, стоявший перед ним, поймал его за плечи у самого пола, придержал и коленом снизу ударил в лицо: раз, потом еще раз, потом еще. Он перехватил Струева за волосы, чтобы было ловчее бить, и, держа струевскую голову, как отдельный предмет, бил ею себя об колено, пока не устал. Потом разжал руку, державшую волосы, и Струев упал.

Три человека, стоявшие над Струевым, смотрели, как он ворочается на полу, подтягивает колени к животу, встает на четвереньки. Он вставал очень долго. Давай, сказал себе Струев, вставай. Давай, сказал он себе снова, и люди, стоявшие над ним, услышали, как человек внизу шепчет: давай. Струев стоял на четвереньках, задрав голову. Тот, что стоял напротив, поднял ногу и, упершись подошвой ему в лицо, вытер об лицо подошву. Этого несильного толчка хватило, чтобы Струев опять повалился на бок. И снова он сказал себе: давай. Вставай. Он некоторое время полежал на боку и опять подтянул колени к животу, встал на четвереньки. В сумраке подвала он не различал людей, не знал где они, только чувствовал подошву на разбитом лице. Он опять завалился на бок и лежал, втягивая воздух сквозь сломанные кривые зубы. Вместе с воздухом он втягивал кураж и знал, что сейчас соберется и встанет. Сейчас. Вот сейчас он встанет. Я все смогу, сказал он себе. Три тени раскачивались над ним, делаясь все больше, все черней.

Расчетливый ум Семена Струева, который продолжал работать, даже когда тело умирало, сказал ему, что еще можно победить. Нет такой ситуации, которую нельзя было бы изменить. Случайностей нет. Нельзя проиграть случайно. Любой случай можно вывернуть наизнанку и переиначить. Любую неудачу можно выправить до правильной истории. Судьбу можно изнасиловать. Подумаешь, упал. Встану. Кровь толчками выходила у него изо рта: накапливалась в гортани и выплескивалась через разломанные зубы. Гордость и сознание избранности всегда обманывали Струева; обманули они его и на этот раз. Ему все еще казалось, что достаточно неколебимой уверенности в победе - и можно победить. Ничего, сказал он себе, это пустяки. Сейчас я встану. Лежа ничком, сломанный и раздавленный, он по-прежнему считал себя победителем, то есть тем, кто распоряжается ситуацией и может повернуть ее так, как захочет. Если кто-нибудь придет сюда, думал Струев, ему будет трудно справиться сразу с тремя. Значит, одного я должен еще свалить. Вот этого, с ребристой подошвой. Еще немного терпенья. Еще немного. Они не ждут удара. А я могу все. Давай, поднимайся. Он медленно подтягивал колени к животу.