М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

- Протестую, ваша честь, - Луговой поднял руку, обращаясь к воображаемому судье, - защита выносит протест. Не собираюсь оспаривать здесь мнение моего коллеги насчет моральных качеств литератора Кузина: защита считается с мнением обвинителя. Мелок, завистлив, тщеславен - не мне это опровергать. Склонен согласиться с обвинением, личность Кузина от совершенства далека, личность мелкая. Но обращаю внимание суда на то обстоятельство, что Борис Кузин встретился с моим подзащитным в зрелые годы, когда уже был сложившейся личностью. Следовательно, мой подзащитный не мог оказать влияния на формирование Кузина. Защита полагает, что есть основания пригласить для дачи показаний родителей и учителей начальной школы. Впрочем, - помедлив, продолжал Луговой, - учителями и родителями не обойдешься. Я бы вызвал в качестве свидетеля, - он помедлил снова, на этот раз молчание длилось долго, - кого бы вызвать? Всю русскую интеллигенцию на допрос не пригласишь, а надо бы!

- Нельзя интеллигенцию на допрос вызвать? Отчего же? Ххе! - фирменным горьким кузинским смешком усмехнулся Борис Кириллович. - А что вы делали в тридцатых? Именно это и делали - интеллигенцию на допросы таскали! Вызывали в кабинет, предлагали чайку, папиросу…

- Вам, кстати, кофейку налить? С кексом? - неожиданно прервал беседу Луговой. Он пересек комнату, двигаясь беспечно, словно не стоял посреди его кабинета человек с топором, взял с журнального столика серебряный поднос. Поставил кофейник и чашку перед Кузиным, плеснул кофе, добавил молока, положил на блюдце ломтик кекса. - Чай с папиросой - разве это годится для интеллигентного человека? Так только грубые следователи с Лубянки поступали, невоспитанные деревенские дурни. К интеллигенту подход особый нужен, кофий с кексом, коньячок. Помните, - сказал Луговой, - знаменитые слова злополучного поэта Мандельштама, которые тот любил говорить в гостях? Вас, говорил поэт хозяевам, когда-нибудь спросят: понимали ли вы поэта Мандельштама, и вы ответите «нет». Тогда вас спросят, а кормили вы поэта Мандельштама? И если вы ответите «да», вам многое простится. Как думаете, простится мне, если я вас кексиком угощу? По глазам вижу - не простится! Ну, может быть, хоть присяжные заседатели во внимание примут, что я вас кофейком потчевал. Мне, - добавил Луговой, - эти слова Осипа Эмильевича всегда казались крайне хамскими. Впрочем, чего ждать от еврейского провинциального мальчика.

- А Мандельштама, случайно, не вы допрашивали? Раскопали подноготную? Сняли показания с учителей и родителей?

- Хамскими, - продолжал безмятежно Луговой, помешивая кофе серебряной ложечкой, - слова поэта мне казались вот почему. Интеллигентный человек стихотворец, он, нисколько не стесняясь, говорит о том, что его надо кормить - словно он увечный или малолетний. В то же время, ему, как человеку образованному, известно, что в нашей огромной стране - голод, и много людей не ест, буквально не ест. Однако он не собирает продовольственные поезда, нет. Заботу о народе он оставляет мне, сатрапу и палачу. Ну, допустим, я - держиморда и о народе не думаю. Я воплощаю произвол, я думаю об армии, о Беломорканале, о большой стройке, о добыче руды и угля. Мне некогда думать о народе, я по роду своей деятельности, отношусь к народу как к инструменту для воспроизводства народа. Перемрут эти - бабы новых нарожают, зато промышленность поднимем, верно? По глазам вижу - не согласны! На то и придуман интеллигент, чтобы стоять между народом и мной - и постоянно мне напоминать: народу плохо, народ недоедает, накормите народ. Прежде русский интеллигент эту задачу понимал. Он был адвокатом своего народа - перед властью. И русский интеллигент тем хорош, что ставил интересы народа прежде своих собственных. Есть такая поэма «Кому на Руси жить хорошо?» - но вот поэмы «Кому на Руси плохо?» нет, потому что интеллигенты знали - кому плохо. У вас, господин поэт, гвоздь в сапоге и на кокаин не хватает, а у мужика дети с голоду мрут. Но потом что-то случилось - и русский интеллигент решил, что хуже всех отнюдь не мужику, а ему - интеллигенту! Вот именно его, интеллигента, надо спасть и кормить! С этой поры началась новая русская интеллигенция и новая русская история. Вот их-то, интеллигентов, которых надо кормить, я бы и вызвал для дачи показаний.

- Вы их уже вызывали, - сказал Кузин, - вызывали и допросили. И убили - разве не так? Это вы их и убивали, лично вы - я не ошибся?

- Да, - согласился Луговой, - действительно, было. Кое-кого мы, за ненадобностью, ликвидировали. Кого-то прибили по ошибке - страна-то большая, Борис Кириллович, ошибиться легко. Но большинство просто исчезло само по себе, без посторонних вмешательств: мимикрировало большинство. Кто сбежал, кто скурвился, кто спился, а кто подался в менеджеры среднего звена. Интеллигенции прежней больше нет. Адвоката у народа больше нет. Сформировалась новая интеллигенция. Другая. Еще не изученный вид, уникальный гибрид. Адвоката скрестили со спекулянтом - свою речь в защиту обвиняемого он норовит продать суду, а сам состоит на зарплате у прокурора. Интересный субъект получился. Итак, ваша честь, я повторю свой протест. Борис Кириллович Кузин сформировался задолго до встречи со мной - сформировался под влиянием книг, верований и убеждений, над которыми я не властен. Борис Кириллович - продукт истории, вполне сложившийся социальный тип: влияние на него оказать трудно.