М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

- Ты мне под подол не заглядывай, - сказала Анжелика, - у меня муж ревнивый.

Пенсионер Бесфамильный перевел взгляд с бедер Анжелики на ее грудь третьего номера полноты.

- Сиди тихо, - сказала ему Анжелика, - неприятностей хочешь? Ага, не хочешь. Тогда рот закрой - и больше не открывай. Понял?

Она повернулась к Бесфамильному задом и пошла прочь по коридору, вращая бедрами.

Вернувшись в комнату, Анжелика продолжила прерванный на кухне диалог. Она уперла руку в бок и сказала Кузнецову так

- Вот и верь мужчинам, ага. А говорил, интереса нет. Говорил, жениться не хочешь. А теперь выходит - я тебе жена.

- Это я так сказал, чтоб отстали.

- Ага, вот твое слово чего стоит. Сказал - а теперь назад. Да мне и не больно надо, между прочим. Ты меня не спросил, может, я за тебя и не пойду.

- Мне не надо жены, - сказал Кузнецов, - у меня денег нет.

- А врать не надо, ага. Денег у него нет. Скопидом. Трехкомнатную продадим - вот и деньги. Мне один мужчина рассказывал, какие теперь цены. Мы, может, сто тысяч зеленых получим, ага. Имей в виду: женишься или нет, а здесь мы деловые партнеры.

- Никто трехкомнатную не даст, - сказал Кузнецов, - и просить не стану. Мне здесь хорошо.

- Сторговала для тебя квартирку, а ты меня кинуть хочешь? Хорош муженек. Ну, не ожидала от тебя. Думала, у нас любовь, ага. Ничего, другого найду, не все такие, как ты, нечестные.

- Ищи, - сказал Кузнецов, - отсидись у меня с недельку, а потом ищи.

- Гонишь, значит? Сначала с работы забрал, клиентов распутал, а теперь гонишь? А он, между прочим, банкир, ага.

- Зачем орала тогда? Я думал - тебя обижают.

- Я выла, - объяснила Анжелика, - а когда вою - это значит, все хорошо.

- Ты кричала.

- Что ж, я сама не знаю - кричу или вою? Говорю тебе: выла. А ты взял и все испортил. О себе только думаешь, правы твои соседи. О себе, все только о себе. Найди мне теперь такого мужчину - чтобы с деньгами и либерал. Найди, найди! А другой - лысенький - он вообще намерения имеет. Видел, как он меня за руку брал? У меня сердце забилось, ага.

- Кротов, что ли? - спросил Кузнецов.

- Ага, Кротов. Мы так беседовали интересно. Он, может, президентом будет. И фотографией увлекается.

Ничего этого Кузнецов не рассказал Павлу.

- Скажи, - спросил Кузнецов своего родственника, - вот эти деятели: Кротов, Щукин, ну и всякие такие - они много чего решают? Важные?

Кротов и Щукин - мерзавцы, так надо отвечать, но это будет нечестно. В конце концов, банкиры и депутаты были ему ближе, чем Кузнецов. Павлу приходилось встречать таких людей, какие Кузнецова бы испугали. Он картинами собирался изменить мир - но этого Кузнецову не объяснишь. Когда он писал, то думал так: я напишу эту картину, и картина покажет, где правда. Потом он заканчивал картину, и открывалась выставка, и он ехал на вернисаж в Берлин или Лондон. И подходили журналисты, и спрашивали, хочет ли Павел изменить мир - и Павел говорил, что хочет. И тогда другие банкиры, не те, которых он ненавидел, но воспитанные, хорошие, с ласковыми руками, покупали его картины. И всякий раз Павел говорил себе: что ж, эти деньги дадут возможность работать дальше, теперь я напишу такую картину, что все станет ясно окончательно. И он готовил выставку в Москве, ту самую, звонкую и окончательную, решительную - как пронзительный голос трубы на башне замка. Еще немного, и я сумею ответить сразу всем. Я скажу: поглядите - здесь все сказано, и покажу на картины. И каждый увидит. Я покажу Кузнецову картину «Одинокая толпа», где в самом центре я нарисовал его. Я покажу ему картину «Структура демократии». А пока - что я могу ему сказать?

Кузнецов просил ответить просто и ясно, а если бы вдруг узнал, что происходит в жизни Павла, - он бы Павла перестал числить в союзниках. Его жена - а Павел называл Юлию Мерцалову именно женой - каждый день виделась с этими вальяжными людьми, с депутатами, министрами, лидерами партий, и Павел много слышал о них. Юлию Мерцалову подвозили домой длинные лимузины, и она, прощаясь с энергичными богатыми провожатыми, подставляла щеку и улыбалась. Юлия рассказывала ему про вечера, которые проводила на приемах в закрытых клубах; там, среди мягких кресел, свечей, гобеленов, солидные люди решали, какую газету поддержать, а какую нет, какому политическому движению назначено будущее, а какое завтра умрет. И - совсем как Кузнецов сегодня - Павел задавал растерянные вопросы. Зачем тебе встречать этих мерзавцев, спрашивал Павел, зачем сидеть за одним столом? Этот Щукин - он же подонок Кротов - взяточник и карьерист, разве нет? Юлия отвечала: это моя работа, от подонков многое зависит. Что делать - других нет. Как я устала от них, если бы ты знал. Боже мой, как я устала. И Павел соглашался с ней: дело - есть дело, надо встретиться с хамом, который дает деньги на газету, надо посидеть в кафе с вором, который размещает на первой полосе рекламу. Разве его собственная стратегия отличалась от стратегии его жены?