– Я смотрю, ты хорошо стал выглядеть. А ну-ка, в профиль повернись. Помолодел, что ли? Точно, помолодел. Вот Гадюкин! Ну ты посмотри, все кругом молодеют. Одна только я высыхаю от этой действительности.
– Не прибедняйся, ты у нас по-прежнему дама чеховского возраста.
– Бальзаковского, неуч. А еще есть тургеневские женщины, двоечник.
– Ты же знаешь, что у меня в школе по литературе всегда был натянутый трояк, а высыхаешь ты не от действительности. Скоро вообще засохнешь, если будешь курить одну за одной.
– А какие у меня радости в жизни? Севка, паразит, последнюю сессию провалил напрочь. Я ему сказала: «Больше за тебя, засранца, просить не буду. Выкручивайся сам». Вот ты мне, Пашка, ответь – я что, трехжильная? Одна всех тащу на собственном горбу. Сына обеспечиваю, родителей… Ну это ладно, но тоже обеспечиваю… Мужа – и то обеспечиваю!
– Так ни хрена и не делает?
– Ни хрена! Но с очень гордым видом. Я ему еще по гроб должна, что он со мною мучается. С чего мне быть веселой?
Пал Палыч обнял Нину Сергеевну.
– Ну будет тебе, мать, не переживай ты так.
– Да ну их всех в задницу! Ладно, Пашка, пусти. Рабочий день начался, так что какие будут указания?
– Первое. Закажи нам с Ларкой на субботу первым рейсом два билета на Лондон.
– К Сережке? Вот это ты правильно.
– И я так думаю. Второе. Пока не придет нотариус – ко мне никого.
– Поняла. Кстати, о птичках. Я думаю, не считая двадцати шести бакинских коммерсантов, к тебе сегодня будет очередь побольше, чем в мавзолей в застойные годы. Будем фильтровать?
– Всенепременно.
– Есть такое дело. Пашка, прости…
– Чего?
– Я вижу, ты опять с утра не жрамши. Сказать, чтобы тебе чего-нибудь приготовили?
– Нинуля, не поверишь: трое суток во рту не было маковой росинки. И не хочу. Мне это нравится. Ты знаешь, когда кишка свободна от дерьма – как-то по-другому думается. А еще я второй день стою под ледяным душем. Как тебе?
– Да ты что? Ты, Пашка, как будто себя к чему-то готовишь.
– Не исключено.
Находясь в своем кабинете, Пал Палыч просматривал документы, заранее подготовленные Ниной Сергеевной, когда ровно в девять тридцать вспыхнула лампочка связи с секретарем. Он включил селектор.
– Пал Палыч, Эмиль Моисеевич Свирский.
– Просите, Нина Сергеевна.
В кабинет вошел худощавый, подтянутый, одетый с иголочки и убеленный сединами еврей. Пал Палыч поднялся со своего кресла и направился ему навстречу. Они пожали друг другу руки.
– Здравствуй, дорогой Эмиль Моисеевич. Точность – вежливость королей, – сказал Пал Палыч, посмотрев на часы. – Прости, что так рано вытащил тебя на воздух.
– Если рано, значит надо. А если надо, значит я здесь. Здравствуй, Пал Палыч.
– Присаживайся, старина.
– Благодарю.
Они сели за длинный стол для «нагоняев» напротив друг друга.
– Ну, как ты жив-здоров?
– Жив, хоть и не очень здоров. А точнее, совсем нездоров, но пока еще жив. Давай не отвлекаться, Пал Палыч. Не будем тратить на меня одного наше драгоценное время.
Эмиль Моисеевич достал из недр своего портфеля составленное им завещание. Как и полагается в подобных случаях, для оглашения такого рода документов он встал, поправил галстук, одернул полы пиджака и попытался придать своему виду максимальную серьезность и торжественность.
– Я… – начал было он, только Пал Палыч сразу, но не грубо прервал своего нотариуса.
– Моисеевич, дорогой, не первый год друг друга знаем. Обойдемся без этих формальностей. Я, такой-то, будучи в здравом уме и твердой памяти… Завещаю все движимое и недвижимое… В случае моей внезапной кончины… Видишь, все знаю. Давай бумаги, сам прочту. Посиди лучше, отдохни.
– Да я и не устал еще. Не успел, – сказал Эмиль Моисеевич, садясь на свое место.
Пал Палыч очень внимательно, но быстро прочел текст завещания.
– Браво! Как всегда гениально. Точно и лаконично.
– Да что тут гениального? Все по клише. Как живем по шаблонам, так и работаем.
Пал Палыч подошел к сейфу и, открыв его, достал запечатанную пачку денег.
– Вот, Моисеевич, здесь тысяча, купюрами по двадцать долларов. Вы, евреи, не любите тратить помногу, поэтому для тебя очень удобно. Возьми, пожалуйста, и спасибо тебе.
– Я человек не бедный, – невозмутимо ответил Свирский. – Скопил кое-что на старость. На себя мне хватит. А внуков Бог не дал, так что деньги копить не для кого. К тому же за этот документ я денег с тебя брать не стану сугубо по принципиальным соображениям. Забери обратно. Скажешь Ниночке, пусть официально перешлют полагающуюся сумму на мой счет. Давай расписывайся, да я пойду. И в реестре не забудь, – сказал Эмиль Моисеевич, доставая из портфеля увесистый реестр.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу