Андрей Войновский - Врачеватель. Олигархическая сказка

– Коля, – обратился к нему один из его людей, – и какие будут дальнейшие указания на счет певца-революционера? Куда нам теперь это счастье девать прикажешь?

– Выгрузите его рядом с ментовкой. Только отвезите куда-нибудь поближе к центру.

– Он же нам всю машину провоняет.

– Ничего, клееночку постелите. И обязательно проследи, чтоб гроб сожгли. И мужикам денег дай… за дополнительную уборку.

Все это время, не отводя глаз и, кажется, не моргнув ни разу, Остроголов смотрел на Игоря Олеговича пристальным, но каким-то отрешенным, затуманенным взглядом. Словно смотрел, но не видел. Все понимал, но опять же будто был не в состоянии дать хотя бы какую-то оценку происходящему. Странная, не поддающаяся выражению фаза очерствения души, но при этом абсолютно простая и до азбучной истины понятная.

– Amour Sacre de la Patrie… – продолжало нарушать тишину огромного ритуального зала прощаний с усопшими громогласное пение Игоря Олеговича. – Conduis, soutiens nos bras vengeurs …

Все-таки следует признать, господа, что с самого начала этой – как мы уже отмечали ранее – странной истории постоянно происходят совершенно непонятные, подчас необъяснимые, идущие вразрез со здравым смыслом и логикой события. Да вот вам и свежий пример налицо: как и чумазый, который играть не может, так и Игорь Олегович Скрипченко, не мог знать французского по определению. Уж извините, граждане, но даже у бывших чиновников высокого ранга все же есть пределы совершенства.

Как водится, при крематории есть и кладбище. Остроголов стоял на асфальтированной дорожке между рядами могил, казалось, без мысли в глазах застывшим взглядом уставившись на чей-то мало чем отличавшийся от остальных надгробный памятник из обычной плиты. К Пал Палычу подошел Николай и слегка коснулся рукой его плеча. Даже не вздрогнув, Остроголов медленно повернул голову и, посмотрев в глаза Николаю, безучастно спросил:

– Скрипченко увезли?

– Увезли, Паша. Давно увезли. Минут двадцать назад. Поехали отсюда.

– Нет, – он отрицательно покачал головой. – Если хотите, оставьте мне какую-нибудь машину. Я поеду позже. У меня здесь, кажется, рандеву наметилось.

– Какое еще, к черту, рандеву? – не на шутку насторожился Николай. – Ты что удумал, Палыч?

– Не дрейфь, Климент Ефремыч Ворошилов, – легкая ухмылка появилась на лице Остроголова. – Я вовсе не склонен к суициду. Мне пока еще есть ради кого жить. Да и долги не розданы. А ты знаешь, Коля, – снова бросив взгляд на памятник, Пал Палыч затем подошел к нему поближе, – Скрипченко-то к Сережиной смерти непричастен. Я это сейчас очень хорошо понял. Стоя здесь. Да и Костю, похоже, тоже не он.

– Я, Пал Палыч, офицер, – в спину Остроголову ответил Николай, – и честь свою еще не утратил. Скрипченко – мой враг. Я таких давил и давить буду. Он враг мне, моей семье, а, значит, моей стране. Что бы там ни было, но она пока есть, и разрушить эту страну никто и никогда не сможет. Кроме нас самих. Изнутри.

Как раз в этот момент, взрывая кладбищенскую тишину, каркнула сидевшая на кресте ворона. Косо посмотрев на эту отнюдь не райскую птичку, Николай холодно заметил:

– Не надо, Палыч, не малодушничай. Пусть эта тварь скажет спасибо, что еще легко отделался. Хотя… Ладно.

– Коля, – не сразу ответил Пал Палыч, – я ужасно волнуюсь за дочь.

– Да там и мышь не проскочит. Я тебе отвечаю.

– Спасибо, Коля. Вы поезжайте… Ты же знаешь, со мной ничего не может случиться. Но главное-то, что я уверовал в эту свою неуязвимость. И, судя по всему, в непогрешимость тоже. А следовательно, и в безнаказанность.

– Палыч, мне все это не нравится. Ты уж меня извини, но я тебя здесь не оставлю, – твердо заявил Николай.

Отойдя от могилы, Пал Палыч вплотную приблизился к Николаю и спокойным, лишенным малейшего напряжения взглядом посмотрел ему прямо в глаза:

– Клянусь тебе памятью сына, что не более чем через два часа буду в Жуковке. В конце концов, меня ждет дочь. Только дай слово, что вы сейчас же уедете.

– Хозяин-барин, – после некоторой паузы ответил Николай. Отдав ключи от машины, он резко повернулся и твердым шагом направился в сторону кладбищенских ворот.

Оставшись один, Остроголов неспешно присел на врытую возле одной из оград небольшую скамейку и достав телефон, набрал номер:

– Доченька моя любимая, прости, что разбудил… Как, ты еще не спала?… Леночка капризничает? Так что ж там никого… А, ну да, понятно, – он улыбался, как ребенок. – Поступай, как считаешь нужным. Ты же у меня теперь хозяйка… Что? Я?.. Нет, все хорошо. Просто хотел тебе сказать, что твой отец не самый хороший человек на свете, но ты – самое дорогое, что есть в его жизни. И отныне я живу только ради тебя… А?.. Ну, конечно, и Леночка тоже. Она же теперь твоя сестричка, а ты для нее как мама. Я понимаю. Постарайся поспать, родная. Я скоро приеду.