Уильям Голдинг - Двойной язык

– Поднять тебя я не могу, так что уж ты сама.

А потому, переступив порог, я сбросила плащ и увидела перед собой ступени, уходящие вниз. Несмотря на плащ, я промокла и была взбешена. Я резко заговорила с Ионидом, назвала его Ионом и спросила, почему у него недостало ума уберечь Пифию от дождя, а он ответил, что Пифия с помощью бога могла бы и не попадать под дождь. Не слишком достойное препирательство на ступенях, ведущих вниз к оракулу бога. Я поняла это, когда начала спускаться по мокрым скользким ступеням и бог заставил меня упасть. Заслуженно, хотя он никак не покарал Ионида, который был виноват не меньше меня. Мне вспомнились давние слова моего отца: «В таких случаях, моя дорогая, почти всегда виновата девочка». Я ушибла локоть и стояла перед треножником, растирая больное место. Наверное, боль и задержка – пусть подождут! – толкнули меня рассмотреть занавес в глубине грота, хотя я не сделала ни шага к нему. Теперь я увидела, что на нем изображен бой Аполлона и чудовища – в манере, которую даже я распознала как архаичную или подделку под нее. Но прежде я не замечала, что занавесов было два, стянутых вместе шнурами. Достаточно было потянуть за один шнур, чтобы половинки раздвинулись, открыв взгляду то, что они скрывали. Мне захотелось пойти туда и узнать часть тайн Аполлона. Но пока я колебалась, раздался голос Ионида:

– Крат из Коринфа, богатого Коринфа, молит бога сказать ему…

Не помню точно, чего хотел Крат. А получил он прорицания из внезапно угодливых уст Ионида с упоминанием очень больших денег. Вторым и последним просителем был земледелец, чьи поля, как он выразился, «занедужили», так что ему делать? Я все больше чувствовала, что мы настоящие злодеи. Ионид поднялся по ступеням, оглядел улицу и вернулся.

– Никого. Я распоряжусь о повозке.

Меня подмывало попросить его не беспокоиться, я и пешком дойду. Можем прогуляться рука об руку – он со священными регалиями, перекинутыми через руку, я с платком, небрежно спущенным на плечи под ничем не прикрытым лицом, – так кукольники выходят из-за ширмы, когда представление заканчивается, и смешиваются со своими недавними зрителями. Вот почти к чему пришел оракул, сказала я себе. Но ведь всегда были сомнения и подозрения относительно оракула – даже в самые первые задокументированные дни. Эти древние гекзаметры – если сказать правду – были отнюдь не такими уж хорошими. Как прорицания, они произносились раздвоенным языком, это было бесспорно. Либо бог смеялся своим раскатистым смехом – «падение дома», либо предлагал столь тонкое истолкование, что на нем мог попасться кто угодно. Но это все было в порядке вещей. От оракула ничего, кроме загадок, и не ждут, и если вы собрались к нему, то лишь от вас зависело, сумеете ли вы понять истинный смысл того, что изрек бог. Однако имелось и еще кое-что. Эти гекзаметры не были так уж хороши, а ведь Аполлон ведает искусствами, поэзией! Так почему его стихи уступали стихам Гомера? Почему по меньшей мере полдесятка поэтов творили стихи лучше, чем Аполлон? Где объяснение? Я вспомнила мою первую устрашающую встречу с оракулом, с богом – и как он раскровянил мне рот. Так, может быть, прорицания всегда были частично запятнаны кровью Пифии, неизбежно подпорчены ее смертностью, и бессмертный бог мог извлекать из нее лишь то, на что была способна она, как из флейты невозможно извлечь больше звуков, чем она может издать. Не исключено, подумала я, что причина в этом.

Ионид ждал меня.

– Повозку я приказал подать. Этот коринфянин! Богатейший. Тут мы споткнулись…

– Как и когда спускались.

– А, да. Ты ушиблась? Нам следовало бы получше навести справки. Я подметил у него некоторую обиду. Он возмутился, что его оставили на третий раз, – и имел на это право. Такие богатые дельцы не любят ждать, он так прямо и сказал. Мне пришлось пригласить его отужинать во Дворце Пифий.

– Ах нет!

– Никуда не денешься. Это Дельфы, а не какой-нибудь провинциальный городишко с неотесанными увальнями. Немного таинственности, моя дорогая. Ты сумеешь, как ты думаешь?

– Я думаю, что мы настоящие злодеи! Я хочу…

Уйти. Но куда? Ионид был достаточно умен, чтобы понять, что именно я не сказала.

– Это предмет для размышлений, дорогая первая госпожа. Подобные случаи, когда все словно бы не задается и выглядит грязным, – большое испытание. Мы живем Великими Случаями. Ты увидишь. В конце-то концов каждый месяц выпадает один. Или тебе мало? Что до меня… ну, полагаю, я старый надувала… или ты могла бы сказать – истинно честный человек, понимающий, что именно он делает и, – тут он внезапно вложил страсть в довод и контрдовод, – отдает себе отчет, что значение имеет только оракул, оракул, оракул! Сохрани его, и все будет сохранено.