Банана Ёсимото - Она

В действительности в своих инстинктах мы целиком и полностью идентичны жи­вотным, но так как мы все-таки люди, мы покрываем их слоем утонченности и дер­жимся величественно и благородно. В на­шем мире это считается правильным и наиболее приемлемым.

Моя работа заключалась только в том, чтобы, попивая вино и похрустывая карто­фельными чипсами, делать вид, что ничего этого не замечаю. В наших отношениях по­являлся расчет, более определенный, подоб­ный чему-то, имеющему форму, слепленно­му руками человека. Это стало очевидным. Как бы там ни было, сегодня драгоценная ночь. И провести ее, даже не заикаясь об этом, сейчас стало самым важным для нас обоих.

То ли все дело в специях, то ли у Сёити кулинарный дар, но еда, приготовленная им, была очень вкусной.

Не спеша наслаждаясь вином, мы прак­тически не говорили о грустном и провели тихий вечер в исключительно приятных бе­седах о еде на нашем столе и о том, как зав­тра поедем в онсэн.

— Сё-тян, давай ляжем спать вместе, а то мне как-то одиноко, — напрямую ска­зала я, когда мы пили кофе после ужина.

— Хорошо! — легко согласился Сёити.

— Вот только... я сейчас ужасно уязви­ма и еще не оправилась от полученного шо­ка... Поэтому надеюсь, ты не будешь возра­жать, если между нами сегодня ничего не будет? Я говорю резкие вещи? Но мне про­сто страшно, и одна я никогда не усну. Мне кажется, если засну, то исчезну навсегда.

— Что ты, что ты! Не волнуйся! В общем-то, с тех пор как умерла мама, я очень вы­мотался и обессилел, так что никакого сек­суального влечения совершенно не испыты­ваю, — рассмеялся Сёити. — К тому же, если и возникнет такое настроение, для ме­ня это слишком быстро! Мне нужно, чтобы мы встречались более долгое время, иначе я не смогу. Стесняюсь.

— Ну и слава богу, — ответила я, но на душе у меня не стало легче, потому что долго быть вместе у нас уже не получится.

Я ела ужин, приготовленный Сёити, словно вкушая счастье. Да, какой же все-таки вкусной бывает еда, приготовленная любимым человеком... Ее вкус отличен от блюд, что готовят в силу обязанностей при­слуга и повар. Ее вкус говорит: “Давай есть вместе! Давай наполнять тела этими про­дуктами! Пускай у этой истории будет про­должение!” Если она приготовлена как сле­дует и по всем правилам, в ней определенно есть душа. А я в своей жизни не ела ничего с подобным вкусом...

И кисловатый, и солоноватый привкусы, казалось, проникли до самого мозга моих костей, уже не существующих в этом мире. Сёити расстелил для меня футон подле своей кровати, поскольку я решила лечь в его комнате. Полностью привыкшая к чи­стому воздуху этой местности, я приняла ванну, расслабившись, как у себя дома. Пейзаж из окна тоже казался мне глубоко родным, и звезды по-прежнему все так же сверкали далеко в небе. Ослепительно мер­цали, как в сказке.

Ни о чем уже больше не думая, я пребы­вала в очень спокойном, умиротворенном настроении.

После ванны я, читая книгу, лежала, уютно завернувшись в футон, когда Сёити босиком вошел в комнату и, лихо перемах­нув через мою постель, расположился на кровати.

— У меня такое ощущение, словно за мной ухаживают как за больным, — сказал Сёити, лежа на кровати в комнате с приглу­шенным светом единственной лампы.

— Эта разноуровневость постелей и впрямь напоминает уход за лежачим боль­ным, — согласилась я.

Так как в комнате Сёити пол был с подо­гревом, ногам стало немного жарковато, а во всей комнате установилась комфорт­ная температура.

— А все же, Сёити, ведь на самом деле ты наверняка не такой уж благородный и милый, да? Обыкновенный неловкий муж­чина. Это сон, и поэтому я привыкла к те­бе такому, каким я хотела бы, чтобы ты был в действительности, ведь так?

— Снова ты об этом сне! — неприязнен­но заметил Сёити. Видимо, он интуитив­но догадывался, что разговор будет груст­ный. — Однако я и впрямь задумываюсь над тем, почему рядом с тобой я вдруг ста­новлюсь таким добрым и заботливым. По­чему-то я не испытываю неловкости, не упрямлюсь, не зацикливаюсь на собствен­ных делах и интересах. Думаю, это, навер­ное, оттого, что на самом деле моя матуш­ка в некотором смысле наша общая с тобой. Мне кажется, что в действительности ее знали и понимали только ты и твоя мама.

— Еще раз повторю: маменькин сы­нок! — сказала я и рассмеялась.

Свет в комнате все еще горел, и мы из­редка поднимались с постелей, пили чай и болтали о всякой ерунде.

— Сёити, ты меня прости. Все-таки ме­ня нет в живых. Я уже умерла, — сказала я. Слова неожиданно слетели с губ. Мне представлялось, что сказать это будет го­раздо сложнее, однако они прозвучали лег­ко и печально. И голос на удивление звучал даже красиво.