Банана Ёсимото - Она

Мне захотелось разрыдаться, как в дет­стве. Но увидев на шее Кума-сан алый шрам, похожий на родимое пятно, я поду­мала, что плакать ни в коем случае нельзя, и изо всех сил сдержалась. Когда же я обна­ружила, как Сёити на краешке дивана пла­чет, закрыв лицо руками, мне и вовсе стало не до слез. Его глаза совершенно не измени­лись с детской поры. Подобные капелькам утренней росы на листьях лотоса, эти чис­тые слезы были лишены фальши.

— Прости меня. Прости за то, что я ни­чего не сделала для тебя, — произнесла Кума-сан.

— Мне довольно уже того, что вы согла­сились встретиться с нами и что вы оста­лись в живых, — ответила я.

Кума-сан молча кивнула.

— После того случая я на полпути бросила свое увлечение оккультными науками. Они отчасти вытесняют человеческую при­роду, и поэтому, если есть склонность, в любом случае тебе открывается непознанное человеком, и постепенно это становится твоим роком.

Порвав с потусторонним, я решила по­могать людям в реальном мире и каждый день по мере своих сил стараюсь делать это. Когда я спаслась тогда, я подумала, что жизнь мне дарована откуда-то свыше, при­родой или Богом. Я раскаиваюсь и в том, что не смогла спасти твоего отца. Мне все говорили: не суй нос в чужие семейные про­блемы. А я сунула шею, и по ней же меня и резанули, — сказав это, Кума-сан слегка усмехнулась.

Какая жестокая шутка, улыбаясь ей в ответ, подумала я.

— Похоже, мне тогда повезло: рана ока­залась неглубокой, и ее сразу обработали, так что выздоровление наступило довольно быстро. Однако играм остался. Вот только психологическая травма, которую я получи­ла, оказалась очень глубокой. Мне при­шлось пережить немало испытаний. Знае­те, я не могла даже ездить в поездах, не мог­ла войти в темную комнату. В дождливый день мне всегда становилось страшно, и, прикованная к постели, я страдала и посто­янно видела страшный сон, словно в пани­ке мечусь по комнате. Кроме того, боль в об­ласти шеи долгое время преследовала меня. Мне удавалось жить обычной нормальной жизнью очень долго, лет десять точно.

Однако, когда я избавилась от этого кошмара, мир по-прежнему существовал вместе со мной! Кого жалко больше всех, так это твою маму... Помню, она тогда го­ворила, что создаст в Японии школу для ведьм. И я думаю, при таких финансовых возможностях это было вполне осуществи­мо. Но в тот период она очень торопилась, словно одержимая чем-то. За что она ни бралась, ей все хотелось сделать быстро. Та­кой была твоя мама. Потом она лишилась главного, — сказала Кума-сан.

— А что это за главное? — спросила я.

— Это то, что есть у тебя и Сёити-сан, и то, что было у меня, — пояснила Кума-сан. — Сила, ради которой, как мне кажет­ся, стоит жить в этом мире! Когда тебя крепко держат в объятиях, когда тебя лю­бят. Когда у тебя много хороших воспоми­наний о разных погожих днях. Когда тебе удалось съесть что-нибудь очень вкусное. Когда ты испытываешь радость от того, что можешь говорить что думаешь. Когда засы­паешь, завернувшись в теплый футон. Ко­гда живешь в этом мире, в глубине души ду­мая о том, что жить — это хорошо. Я счи­таю, если у человека есть хотя бы часть из перечисленного, то каждый раз, когда он столкнется с очередным испытанием, это будет служить ему поддержкой и вдох­новлять его, и, несмотря на все трудности, человек сможет жить дальше. На то это и главное, чтобы с его помощью что-либо растить и культивировать, не так ли?

— Разумеется, это не означает, что твоей маме были совершенно незнакомы подоб­ные вещи. Но она не дорожила ими и, за­двинув подальше, однажды навсегда их ли­шилась. Или же окончательно отказалась от всего этого в погоне за другими вещами.

Я кивнула. А потом спросила:

— Не подумайте, что я пытаюсь найти хоть какое-то оправдание, но вы верите в так называемую одержимость?

— Не верю, — ответила Кума-сан. — Я считаю, что это слово придумано для тех людей, кто иначе попросту не может объяс­нить вполне определенное состояние. То же самое и с призраками. Мне кажется, это слово существует потому, что, используя его, удобнее и проще толковать многие вещи. Я не думаю, что совершенное твоей ма­мой — это происки дьявола или чего-либо в этом роде. Тогда СМИ истолковали все именно так, однако я считаю это человечес­ким деянием. Находясь там, я поддалась внушению: помню страшный силуэт и голос кого-то, кого там быть не должно, и ваза упала и разбилась, хотя до нее никто не до­трагивался. И все равно я придерживаюсь своей точки зрения.