Сергей Алексеев - Дива

Костыль почуял опасность и мгновенно сделался ла­сковым:

— Игорь Сергеевич, ты пока не докладывай Фефе- лову! Поймаем Боруту, тогда уж по полному результату. А поле покажу, мне не жалко! Зверь твой, без вопросов!

Тут же посадил в свой УАЗ и повёз куда-то на восток, но старому колхозному просёлку с зарастающими сосня­ком полями по обе стороны. Даже какая-то полуразрушен­ная деревенька с силосными ямами мелькнула за окном. До подкормочной площадки с лабазом оказалось не так и близко, проехали десяток развилок, множество перекрёст­ков, и Зарубин с опозданием спохватился, что надо бы за­помнить дорогу. Навигатор был с собой, но цифровая элек­троника и космическая связь на Пижме не выдерживала никакой критики. Однако сегодня она работала на удив­ление исправно, Зарубин ставил точки, и ещё сам запоми­нал повороты, чтоб потом, в темноте, выбираться одному.

Или тогда придётся унижаться и просить, чтобы на охоту возил егерь...

Засеянное высоким овсом поле оказалось полностью закрыто лесным массивом, а с одной стороны отрезано глубоким древним оврагом, поросшим березняком. Круп­ные осторожные звери любили такие скрытые подходы, поэтому лабаз оказался на его краю; то есть движение медведя на поле было под полным контролем. Иные осо­би доживали до глубокой старости благодаря когда-то ус­мирённому чувству голода; возраст, опыт и чувство са­мосохранения заставляли медведя нарезать вокруг пищи несколько кругов, прежде чем он не удостоверится в пол­ной безопасности. У охотников считалось, привязать зве­ря на поле — это поставить лабаз в таком месте, где он ни при каком ветерке или даже тягуне не обнаружит че­ловеческого запаха и кружить перед выходом не станет.

Здесь всё было оборудовано со знанием дела, даже подъём в лабаз начинался со ствола когда-то поваленной толстой берёзы, мостом нависающей над руслом оврага. Медведь выходил на поле под ним и свежего запаха сле­да чуять не мог. Да и сам лабаз если был не королевским, то губернаторским точно: берестяная крыша от дождика, по секторам обстрела упоры для оружия, полочки, столик, на полу старая рогожа, чтоб не шуршала обувь, и мягкие подушки под задницу и спину, набитые гречневой половой.

— Зверь непутаный, выходит ровно в половине вось­мого, — шёпотом сообщил Костыль. — Можно часы про­верять. Кормится минут сорок, осторожный, часто ста­новится на дыбы. Окрас классический, бурый, по хребту лёгкая седина. Короче, выйдет — сразу узнаешь...

Сказал всё это так, будто свою любимую женщину от­давал и вроде бы даже всхлипнул, но возможно, от глу­бокого вздоха у него так хрустели переломанные ребра.

На обратном пути Зарубин ничего, кроме дороги и примет, которые будет видно при свете фар, не отсле­живал, поэтому показалось, доехали быстро. Сборщики уже вернулись на базу и теперь, отобедав, чистили и го­товили к заморозке добычу: около сотни пластмассовых ящиков, с горкой наполненных белыми грибами, жда­ли очереди на обработку, настроение холодноватых при­балтов казалось горячим и возвышенным. Они даже ста­рые советские песни пели, причём без всякой иронии, ностальгически тянули: «Широка страна моя родная...». На этот дружный хор будто бы перепуганный насмерть, поцелованный Эдик выполз на люди из своего тайного убежища, заклеив синий нос припудренным пластырем.

Зарубин старался не особенно-то маячить на базе, пообедал у себя в надвратной башне и лёг с осознанием выполненного долга: на важной охоте следовало быть в ясном уме. Проспал он часа три, садиться на лабаз было рановато, однако он всё же поехал, дабы в свет­лое время изучить дорогу и потом не блуждать ночью. Свежий след УАЗа хорошо и почти повсюду отпечатал­ся на просёлке, две недели мочили дожди, но такие, что земля не раскисала — успевала впитывать воду. Без вся­ких приключений он добрался до нежилой деревушки с крышами из дранья и гигантскими бетонированны­ми силосными ямами, в которых уже густо росли бе­рёзы, там свернул налево и увидел следующий ориен­тир — электролинию со снятыми проводами. Дороги вдоль неё не было, просто набитые, заросшие травой колеи, по которым бежал свежий след. Тут наверняка ездили только охотники, потому как узкие поля уже за­росли, а на оставшихся траву никто не косил. До под­кормочной площадки с лабазом оставалось километра три, половину из которых можно было проехать на ма­шине и далее уже добираться пешком, хотя привыкший к технике зверь не очень-то её и боялся.