Сергей Алексеев - Дива

— Такой импозантный мужчина, а повсюду гадит, — укоризненно сказала она, хотя смотрела с любопыт­ством. — Куда не наступишь, повсюду его кучи!

У Шлопака не то что позыв — дыхание перехватило. Сидит со снятыми штанами, голову уронил и зажмурил­ся, полагая, что всё это ему чудится. А женщина склони­лась, взяла его за подбородок.

— В глаза мне смотреть! — приказала. — И отвечать! Это ты осквернил священный остров?

— Я, — честно признался целитель. — Кикимора слив­ками опоила...

— Жадничать не надо! Теперь там грибы не растут. А сейчас и этот остров вздумал загадить? А ну встань!

Он послушно вскочил, натянул штаны и замер. Это была не вчерашняя кикимора, хозяйка мари — сила нечистая, но похожая на обычную женщину; перед ним стояла богатырша, поленица из русских сказок. Показа­лось, высоченная, необъятная и в одеждах, весьма легко­мысленных для героини эпоса: в коротком белом хала­те на голое тело, да ещё не застёгнутом на все пуговицы, и белой косынке. На ферме Дракони такими доярки хо­дили и работницы маслозавода, причём, ничуть не стес­няясь мужиков, посверкивали интимными частями тела.

И вот эта доярка вдруг усмехнулась, как-то вожделен­но посмотрела на пленника и говорит:

— Давно я с мужчинками не шалила! — и потянулась, показывая бёдра в обхват толщиной. — А ты с виду ниче­го, только гадишь в священных местах... Какую бы тебе кару придумать? На осине тебя удавить, что ли?

Академик сообразил, что это не простая доярка и пора каяться.

— Пощади, поленица! Расстройство пищеварения...

И тут его спасло образование, знание фольклора.

— Как ты назвал меня? — изумилась она. — Ишь ты, какие слова знает!.. Верно, поленица я лесная, ди­ной меня зовут. Только вот сыскать себе исполина никак не могу. Всё мелкие мужчинки попадаются. И такие, как ты, — засранцы, — вздохнула и уже благодушно добави­ла. — Ладно, наказание на твой выбор. Согласен?

— Согласен! Из чего выбирать?

— Или ступай на остров и убери за собой, или со мной по грибы. Я сегодня устраиваю скорбный пир по Драко­не. И надо приготовить поминальную грибную солянку.

— С тобой по грибы! — не раздумывая сказал цели­тель.

Он любил полнотелых женщин, но тут слегка ужас­нулся, осматривая могучую фигуру великанши: едва ей до пупа доставал! Если такая обнимет — задавит и не по­чувствует.

— Добро! — она подала корзину. — Я стану собирать, я ты лукошко за мной носить.

Шлопак взвесил полупустую корзину в руке и пожа­лел, что не выбрал уборку дерьма, благо, что на ферме этому научился. Но делать нечего, пошёл за богатыршей. А она идёт по лесу босая, съедобные грибы пинает, сры­вает одни поганки и в корзину кладёт. Причём особенно радуется мухоморам, бледным поганкам и лжеопятам. Идти за нею следом — сплошная мука: как наклонится за грибом, непомерные трусы мелькнут и ягодицы в пол­ном своём объёме — снизу-то всё видно.

Наконец целитель не выдержал, забежал вперёд, хо­тел сказать, чтоб не нагибалась, но смутился и говорит, дескать, грибы-то ядовитые, отравиться можно. Она же лишь усмехнулась:

— У нас всё за милую душу! А тебя и со сливок несёт!.. Ступай позади меня, не топчи грибы.

И при этом потрепала его по макушке, пригладила вставшие дыбом волосы. Исследовательский дух в це­лителе не пропал, несмотря на опасность, он продолжал отслеживать свои ощущения и тут почуял мощный по­ток возбуждающей энергии, даже лукошко с поганками враз полегчало.

Так они раз обошли весь остров, собрав мухоморы, бледные поганки, желтяки и прочие несъедобные грибы, включая трутовики с гнилых пней. Шлопаку уже как-то всё примелькалось, иногда он даже натыкался на доярку, когда та резко склонялась за грибом, но охваченная по­исковой страстью, она будто и не замечала этого. Акаде­мик уже думал, всё, сбор окончен, все поганки сорвала, но когда пошли по второму кругу, опять наросло! Вылез­ли даже осклизлые строчки и мерзкие, поносного цвета, сморчки, которые обыкновенно растут в мае. Корзина уже была с верхом, и дива, чтобы грибы не высыпались, сняла с себя халат и обвязала её, оставшись в одном ниж­нем белье! И хоть бы смутилась на секунду, что рядом не­знакомый мужчина: нравы у пижменских полениц были ещё те!

Пока они обходили остров в третий раз, грибная сти­хия поганок и вовсе разгулялась: разноцветные мухоморы Стояли ковром, с деревьев свисали бесконечные гирлянды ядовито-жёлтых опят, словно вздетых на нитки, сопливые свинухи росли вперемешку с ложными лисичками.