Игорь Ефимов - Архивы Страшного суда

— Ему удалось бежать. Пешком через границу. Это какой-то приключенческий роман. Такого ты не читала ни у Майн Рида, ни у Фенимора Купера, ни у Жюля Верна! И с ним тот человек, который помог ему. Какой-то геолог. Он, правда, не хотел убегать, только Илью провожал, но наши пограничники, то есть бывшие «наши», а теперь — «их», за мою жизнь все это столько раз менялось, я уж запуталась… Там был патруль или дозор…

Лейда внимательно слушала, кивала: «Да, я понимаю, это очень славно». Потом почувствовала, что тошнота и слабость начинают одолевать ее, поспешно сказала:

— Все это очень приятно. Я позвоню через неделю. Всем приветы…

Повесила трубку.

Услышала свой голос, говорящий внятно и небрежно:

— Олю выбрали президентом класса.

Гордая бабка должна была все описать в деталях.

И еще:

— В Москве, надеюсь, такой жары не будет. Где у тебя ванная? Я, пожалуй, душ приму. Не возражаешь?

Вода с шумом хлестала в бежевый кафель. Душ был включен на полную мощность, так что рисунок струй достигал почти геометрической четкости и напряженности: конус, эллипс. Лейда, облепленная влажным от пара платьем, стояла рядом с ванной на коленях и беззвучно молилась. Молитва была неправильная, слова хватались наугад из детских воспоминаний, из подслушанного от паломников, из проповедей отца Аверьяна, из прочитанного в книгах. Русский мешался с английским, эстонским, старославянским, всплывали даже какие-то куски по-латыни. Чаще всего и на все лады повторялись слова «благодарю… слава Тебе… слава… благодарю». Может быть, только ритм ей удавалось соблюдать какой следует, но и в этом не было уверенности: она не могла слышать своего бормотания за шумом воды.

— Ты скоро? — крикнул из-за двери Эмиль. — Мне пора ехать.

— Поезжай, не жди меня. Увидимся вечером. Вернее, ночью.

— Хорошо. Оставляю тебя на попечение капитана. Если хочешь, вы можете напоследок проехаться по магазинам. Можешь побаловать себя, пустить в ход кредитные карточки. Все равно платить по счетам не придется. Только смотри, чтобы лодка не перевернулась от закупок.

Она заставила себя раздеться, встала под душ. От прохладной воды сердцебиение унялось, мысли начали понемногу яснеть, собираться в цепочки. Цепочки постепенно стягивались к одному, главному: что теперь делать?

Бежать? Но как?

А могло ли все это так совпасть: бегство Ильи и решение отозвать ее в Москву? Может, они узнали о бегстве и задумали выманить ее обратно? Но тогда зачем так громоздко: посылать Мышеедова, Эмиля, сочинять про HИИРАЖ? Проще было просто приказать ей вернуться. Телеграммой, телефонным звонком. Она бы не посмела отказаться. Кроме того, корабль был в пути не меньше двух недель. Значит, все это планировалось довольно давно, считай, за месяц. К тому времени ничего точного они не могли знать. Да и сейчас самое большее: пропал солдат, ведутся розыски. А главное, что было убедительней всех логических рассуждений: не мог такой плохой актер, как Мышеедов, так сыграть услужливость и подобострастие. Да и в тоне Эмиля почтительность была неподдельной.

Она приоткрыла дверь, крикнула Мышеедову, чтобы принес фен из ее чемодана. Да, кинулся исполнять, как расторопный вестовой. Похоже, в его глазах она, Лейда Ригель, вдруг переместилась по лестнице чинов чуть не выше полковника. Но при всем чинопочитании уйти добром он ей не даст. Об этом нечего было и думать. Значит, остается «не добром». Но где? когда? как?

Нет, все же голова отказывалась служить с нужной четкостью. Каждого из обрушившихся на нее известий было бы довольно, чтобы довести до шока. А тут два разом. Сначала нелепо-тягостное, потом неправдоподобно счастливое. Илья и Павлик в Стокгольме. Вместе. Пришли пешком. Как какие-нибудь калики перехожие из сказки. Это было настолько нереально, что воображение ее даже и не пыталось заполнить пустоты, снабдить какими-то зримыми деталями эту абстрактную конструкцию. Но при этом ни на секунду не возникало сомнение: да правда ли? не ошибка? Больше трех лет душа ее не жила, а словно бы волочилась вслепую по серым коридорам, не видя никакого просвета впереди. А тут вдруг так рванулась, так понеслась навстречу блеснувшей вдали вспышке. Как же могло это оказаться ошибкой? И внутренние весы тоже вдруг срослись, ожили, больно качнулись под словом «убить», упавшим на одну из чашек.

Уезжая из Нью-Хэмпшира, она даже не взяла с собой «роланда». Все равно ни филиала, ни охраны в Нью-Йорке у них еще не было. Кто-нибудь из знакомых? Нет, никого из таких, кто согласился бы или смог помочь. Полагаться нужно было только на себя. Как всегда, впрочем. Как всю жизнь. Эта мысль почему-то отозвалась вдруг усталостью и обидой.