Игорь Ефимов - Архивы Страшного суда

— Предприятие, конечно, рискованное. Скажем, как удаление опухоли. Но без этого ваши дела и вовсе швах. Либо они маму твою до смерти затравят, либо тебя на уран пошлют. Причем одно не исключает другое. А так есть шанс на выздоровление. Но последний. Потому что я больше приехать не смогу. И эти три недели с трудом на работе выпросил. Хорошо, они мне два месяца отпуска задолжали. Так что надо решать. И сразу.

Илья задумчиво потер корочку засохшей крови на пальце. Царапина была свежей — болела. Вчера он неосторожно дернул скобу карниза, который прилаживал над окном. Зато плотная занавеска, повешенная им, впервые отрезала белесое ночное небо, дала им выспаться нормально. Они с Колей Чешихиным жили теперь не в общей казарме, а в отдельном домике для сверхсрочников, в своей комнате. У них была электроплитка, будильник, приемник «Сельга», репродукция с картины «Княжна Тараканова», по две подушки и по два матраса на каждой кровати, полка с книгами, настольная лампа с абажуром. Уборная стояла во дворе, но очень близко от дома, и у них был фонарик, чтобы зимой освещать тропинку. Им платили небольшую зарплату, а кормили и обмундировывали бесплатно. Начальство относилось к ним уважительно и часто посылало их на самые трудные и серьезные поломки, случавшиеся на батареях. Им не надо было участвовать в строевой подготовке или в занятиях на штурмовой полосе, где несчастные первогодки, извиваясь, ползли под низко натянутой проволокой, а потом карабкались на дощатые стены препятствий. Они поднялись на несколько ступенек вверх по лестнице чинов и со временем имели шанс подняться еще выше. В сущности, это была налаженная, спокойная жизнь, в которой все было расписано, предусмотрено, определено цепью приказов и правил. Расстаться с ней было очень страшно.

Илья медленно начал расстегивать пуговицы гимнастерки. Павлик глубоко вздохнул, похлопал его по спине. Полез в палатку за мешком с одеждой.

— Главное, чтобы сапоги были впору. Мы не знали твоего размера… Я на всякий случай захватил две пары… Можно накрутить побольше портянок… Ты небось с портянками теперь умеешь обращаться…

Виктория помогла ему натянуть свитер, штормовку, застегнула ремень.

— Хорошо, что волосы у тебя уже отрасли. В поезде никто не подумает… Геолог как геолог… Или турист… Главное, чтобы по дороге на станцию никто не узнал тебя… Ты капюшон натяни вот так, пониже…

— Ничего, сейчас в клубе концерт. Солдаты все там собрались. На улицах вряд ли кого-нибудь встретим.

Все трое старались теперь говорить вполголоса, почти шепотом. Павлик быстро и умело укладывал снаряжение обратно в рюкзаки, скатывал спальники, палатку.

— Ильюша, я на станцию с вами не пойду… У меня семья, ответственность — нельзя с преступными элементами показываться… Ну, вот. Но ты не волнуйся. Я уверена, что все пройдет хорошо. Вы справитесь, дойдете. Павел Никифорович, не смотрите на часы. И на нас не смотрите. Мы только попрощаемся, и вы пойдете…

— Я ничего… Минут пять еще есть… Я вот форму его пока заберу, зарою в сторонке…

— Я, конечно, надеялась немножко, что ты испугаешься, не станешь уходить… Но это потому, что эгоистка. Только о себе думаю. А уходить тебе надо. Все равно хуже не будет. И потом, я все больше и больше в судьбу верю… Ничего у нее не бывает навсегда . Это так только кажется, что ты уйдешь сейчас и все кончится… Вовсе не обязательно. Может, и меня выпустят поехать. Анкета у меня замечательная. Пустили же в Финляндию… А может, и тебя обратно каким-то ветром занесет… А может быть, и, не дай Бог, поймают вас… Тогда я в тюрьму к тебе приду.

— Никто нас не поймает, — сказал Павлик. — Руки коротки. Недели через две я вернусь — позвоню, передам привет.

Он подбросил рюкзак на спину Илье, помог накинуть лямки на плечи. Потом отвернулся, давая им поцеловаться в последний раз. Потом посмотрел на часы и начал мягко, но решительно оттаскивать их друг от друга.

Виктория села на землю, обхватила колени и стала смотреть им в спины. Горбы рюкзаков колыхались, скрывая головы уходивших.

Илья никогда не думал, что земля под ногой может быть так многообразна и коварна. Моховая подстилка, поначалу притворявшаяся прочной ковровой дорожкой, без всякого предупреждения превращалась в зыбкую хлябь. Поросшие осокой кочки неожиданно вырастали до колена, делались жесткими, как валуны, больно толкались. Мелкий валежник подстраивал западни и ловушки, россыпи упрятанных под травой камней пытались вывернуть щиколотку. Редко-редко попадалась полоска плотного песка, на которой ноги получали недолгий отдых. Потом снова шли кочки, мох, валуны, валежник, переплетенные северным бездорожьем.