Игорь Ефимов - Архивы Страшного суда

— Отец Аверьян, вы слышали, какой оборот приняло наше совещание. Боюсь, дальше нам не продвинуться без вашей помощи.

Трубка негромко зашипела. Потом раздался смущенный голос священника:

— Да, конечно. Я сейчас приду… Я давно уже собирался… как только ушел полицейский…

Умберто и Цимкер просидели почти неподвижно — взгляд во взгляд, глаза в глаза — те три минуты, что понадобились отцу Аверьяну на дорогу от одного крыла здания до другого.

— Не делайте этого, Аарон, — тихо попросила Джина.

— Молчи, маловерка, — сказал Умберто. — Рано или поздно он все равно проболтался бы. Пусть уж лучше сейчас.

Цимкер с грохотом отодвинул кресло, встал. Пошел навстречу отцу Аверьяну и, обрывая его улыбки, приветствия, соболезнования — «я так рад вас видеть снова… но при столь печальных обстоятельствах… будем надеяться на лучшее…», — сказал грубо и с вызовом:

— Да-да, это правда. Я давно хотел перед вами повиниться, это тяготило меня изрядно… — Он в последний раз оглянулся на Умберто, увидел презрительную гримасу на его лице, брезгливо-надменный изгиб рта… — Когда я приехал к вам тогда в Париже… Мой костюм… Каким-то образом мистер Фанцони узнал, как выглядел посланец в вашем видении… Это он устроил весь маскарад, заставил меня одеться таким образом… Тогда я не понимал, но теперь вижу… Все было подстроено, чтобы убедить вас, заманить, подчинить влиянию… Я не смел сознаться вам в этом раньше, но теперь… Я хочу, чтобы вы знали, что это за человек, с кем вас связала судьба…

Отец Аверьян обвел изумленным взглядом понурые затылки сидевших за столом. Умберто встал, отошел к окну, начал выбивать ногтями на стекле какой-то невеселый марш. Джина подтянула плед так высоко, словно хотела нырнуть под него с головой. Рука священника растерянно скользнула по черному шелку рясы, нащупала крест, подержала его. Потом легла на плечо Цимкера.

— Мне не доводилось еще говорить с вами о вере… Наверно, мы верим по-разному. Но вы же знаете из Книги Бытия, что о чуде рождения Исаака Господь возвестил Аврааму, послав трех мужей… А фараона предостерегал, требовал отпустить народ ваш, не держать в плену — через кого? Даже не через Моисея, а через брата его, вашего тезку. Я к тому это говорю, что посланники Божий в человеческом облике — не редкость… Они могут быть кем угодно… Даже юродивыми, как это часто случалось в России…

Он незаметно для себя начал впадать в тон и ритм проповеди, но голос звучал мягко, без обычных звенящих нот.

— И если Господь считал мою веру недостаточно крепкой, если решил подкрепить достоверность сообщенного вами несколькими штрихами костюма, внешнего облика — почему Он не мог воспользоваться маленькой хитростью синьора Умберто? О, ирония Господня бывает непредсказуема и очаровательна. Он может избрать своим орудием кого угодно. И человек будет воображать, что он лишь ловко обделывает свои делишки, не догадываясь ни о конечной цели своей мышиной возни, ни об источнике удач, выпадающих ему. И тем не менее фальшивки здесь невозможны. Ибо главной верительной печатью остается всегда неожиданная вспышка счастья в груди того, к кому обращено послание. Или отсутствие ее. Именно благодаря этому я могу с такой уверенностью сказать: тогда в Париже вы были посланником. Сейчас — говорите от себя.

Умберто с облегчением вздохнул, быстро отошел от окна, опустился на колени перед отцом Аверьяном, прижал к губам его руку. Тот продолжал вглядываться в лицо Цимкера, все не отпускал от себя.

— Я знаю, что вы жили в греховной связи с похищенной, понимаю, как вам тяжело сейчас. Особенно тяжело потому, что вы не верите в воскресение и во встречу любящих после Страшного суда. Если она погибнет, вы не сможете себе сказать вслед за поэтом: «Покойся, милый прах, до радостного утра». Но я только хочу заверить вас: никогда наша вера не послужит оправданием тому, чтобы мы бросили ее без помощи. Мы не безвольные фаталисты, которым Господь нужен только как оправдание их собственной лени и беспомощности. Прав ли я, синьор Фанцони?

— О, безусловно. Я ведь говорил ему то же самое: мы не будем заниматься ничем другим, пока не освободим Сильвану.

— И он может и должен довериться вам. Потому что более смелого и талантливого ловкача в делах земных ему не найти. — Священник, усмехаясь, поднял Умберто с пола, повел его к столу. — Но должен признаться, друзья мои, слова шерифа сильно разожгли мои тревоги по поводу Табора. Вид этих бедняков, умоляюще протягивающих руки с обочины, действительно надрывает душу. Мы проповедуем счастье воскресения из мертвых, а оно оборачивается отчаянием для тысяч живых.