Алекс Гарленд: Тессеракт

Он заканчивает читать, но продолжает смотреть в книгу, потому что знает: если вновь посмотрит в твою сторону, то тебя уже не будет. За ту минуту, что он читал отрывок, ты успела прыгнуть, или поскользнуться, или потерять сознание и упасть.

Это сон.

И всю ночь, пока я сплю, Сенте все смотрит и смотрит в книгу.

Альфредо представил, что выпускает фотографию в рамке из рук. Ему видно, как она пролетает этажей пять-шесть, потому что в стекле рамки ярко отражается свет мелькающих мимо окон. А потом, с верхнего этажа небоскреба Легаспи, уже невозможно понять, врезалась ли она в землю или пролетела насквозь.

— О'кей, — сказал Шон.

Две пули попали в грудь. Сила удара не отбросила его назад; ноги просто подогнулись, и он рухнул на пол кухни. И, уже на полу, третья пуля впилась ему в бедро.

Шон пролежал несколько секунд без единой мысли, ощущая одно только беспокойство. Ему казалось, что он выбросился из самолета, попал под машину, что его смыло волной или он оступился и полетел с лестницы. У беспокойства не было ни начала, ни конца. Оно все состояло из безграничного удивления. Если бы в эти мгновения кто-нибудь спокойно с ним поговорил и объяснил, что произошло, Шон со всем согласился бы.

Когда шок прошел, осталось только всепоглощающее ощущение ограниченности времени. Времени, чтобы успеть додумать одну-единственную, последнюю мысль.

Вслед за этим ощущением нахлынула волна воспоминаний, и он увидел лицо девушки. Из-за нее уже не могло разгореться морское сражение, она не улыбалась загадочно, а смотрела прямо и серьезно, и Шон знал: она сделает все, что в ее силах, чтобы защитить его.

В свете керосиновой лампы ее серьезное лицо в капельках пота было похоже на полированную бронзу. Лито скатал шарик из риса и положил дочери в рот. Она прикрыла глаза и выплюнула его.

— Невкусно? — спросил Лито, и она кивнула в ответ.

Лито с облегчением вздохнул. Когда Изабелла была беременна, он каждую ночь лежал без сна, со страхом думая, какую форму примет уродство его будущего ребенка. А когда девочка родилась и, после тщательного осмотра, оказалась совершенно нормальной, его беспокойство только усилилось. Значит, уродство скрывается внутри: а вдруг она родилась без одного легкого, с больным сердцем или с дефектом какого-нибудь другого жизненно важного органа?

Поэтому он испытал огромное облегчение, когда девочку отняли от груди и выяснилось, что ненормальность заключалась только в ее отказе есть рис. Да, возникли бесконечные проблемы, потому что у его родителей рис подавали по три раза на день, и ребенок поглощал такое количество жареной картошки, что Лито тошнило при одной мысли об этом. Но несмотря на столь странное питание, малышка превратилась в здоровую и красивую трехлетнюю девочку.

Сзади раздался голос жены:

— Опять выплюнула?

Лито смахнул комарика с ноги дочери:

— Да.

— Лито, если ты хочешь, чтобы она ела рис, перестань ее заставлять, и все получится само собой. Поверь мне.

— Нет, Изабелла, — сухо ответил Лито. — Это ты мне поверь. Она не станет его есть.

— Но если ты попытаешься…

— Изабелла, — перебил ее Лито, — хватит об этом.

Изабелла подчинилась. Ее муж был по природе человеком мягким, но становился на удивление непреклонным, когда речь заходила о том, чем кормить дочь. Слава богу, что его раздражение вызывал только такой пустяк, как рис.

— Ну и жара, — сказала Изабелла, чтобы сменить тему. — Такие ночи кажутся бесконечными. Заснуть просто невозможно.

— Это точно, — почти сразу же отозвался Лито. — Лучше устроимся спать на улице.

Изабелла кивнула, радуясь, что голос мужа звучит уже не так раздраженно, и подошла к двери их хижины из пальмовых листьев.

В темноте виднелась лодка. Лито вытащил ее на берег, подальше от прилива. За ней расстилалось сверкающее в лунном свете море, а еще дальше мерцали, как бусинки рассыпавшегося ожерелья, огни главного острова — Лусона.

Огни Сарапа виднелись в миле от их островка.

Через открытую дверь кухни Рафаэль видел лежащую на полу бабушку. Она была вся в крови, как те люди из попавшего в автокатастрофу маршрутного такси, а за ней в разбитом окне над мойкой появились голова и плечи какого-то мальчика.

У него была стриженная наголо голова с торчащими клоками волос и грязное лицо. Рафаэль не мог понять, что здесь делает этот мальчик и откуда он появился, но главное — почему разбито окно. От испуга его замутило, и по телу пробежала дрожь, как от холода. Он прижал руки к груди. Его пальцы прикоснулись к твердым бугоркам шрамов в надежде, что не будет опять боли от ожога.