Уильям Голдинг: Зримая тьма

Сотней ярдов дальше по той же улице располагалась монастырская школа Святой Цецилии, и участки обоих заведений разделял узкий проулок. Со стороны девочек поднималась высокая стена с шипами наверху. Мистер Педигри видел стену и шипы из своей комнаты под крышей, и их вид навевал воспоминания, от которых его передергивало. Мальчики тоже видели стену. Из большого окна на лестничной площадке третьего этажа, рядом с комнатой мистера Педигри, можно было разглядеть за стеной синие платьица и по-летнему белые носочки девочек. В одном месте те девочки, которые были попроказливее и посексуальнее других (что считалось одним и тем же), могли, приподнявшись на цыпочки, глядеть сквозь шипы. Со стороны мальчиков росло дерево, и, если залезть на него, юные создания могли смотреть друг дружке в лицо поверх проулка.

Двое ребят, особенно озлобленные высокомерием Мэтти — главным образом из-за собственной крайней низости, — с гениальной точностью и простотой решили сыграть на всех его слабостях сразу.

— Слышь, мы болтали с девчонками!

Чуть позже:

— Они говорили о тебе.

Еще позже:

— Энджи прямо втюрилась в тебя, Мэтти, она без конца спрашивает о тебе.

Потом:

— Энджи говорит, что прогулялась бы с тобой по лесу!

Мэтти заковылял от них прочь.

На следующий день ему принесли записку, напечатанную на машинке, в соответствии со смутными понятиями о взрослом мире, и подписанную от руки. Мэтти изучил листок грубой бумаги, вырванный из тетради, такой же, как та, что он держал в руке. Изо рта у него посыпались шары для гольфа:

— Почему она ее напечатала? Нет, не верю! Вы меня разыгрываете.

— Ну смотри же, вот ее имя — «Энджи». Наверно, думала, что ты не поверишь, если не подпишет.

Взрыв хохота.

Если бы Мэтти знал хоть что-нибудь о девочках школьного возраста, он бы догадался, что девочка никогда не прислала бы записку на такой бумаге. В этом состоит одно из ранних проявлений половых различий. Парень, если его вовремя не остановить, может написать заявление о приеме на работу на обороте старого конверта. Но если за перо и лист бумаги берется девушка, в итоге обязательно выходит нечто умопомрачительное: яркое, надушенное и разукрашенное цветочками. Тем не менее Мэтти поверил записке на клочке, вырванном из ученической тетради.

— Мэтти, она сейчас там! Она хочет, чтобы ты ей показал кое-что…

Из-под насупленных бровей Мэтти переводил взгляд с одного на другого. Неповрежденная сторона его лица покраснела. Он молчал.

— Честно-честно, Мэтти!

Мальчишки наседали. Мэтти был выше их, но сутулился. С трудом он выдавил из себя:

— Чего она хочет?

Три головы приблизились к нему почти вплотную. Почти сразу же кровь отхлынула от его лица, и на бледном фоне еще заметнее проступили юношеские прыщи. Он выдохнул:

— Не говорила она этого!

— Ну честное слово!

Он переводил взгляд с одного на другого, разинув рот. Так человек, плывущий в открытом океане, поднимает над водой голову в стремлении увидеть землю. В этом взгляде был свет надежды, боровшейся с природным пессимизмом.

— Честное слово?

— Честное слово!

— Крестом клянешься?

Снова взрыв хохота.

— Вот те крест!

И опять этот упорный, заклинающий взгляд, движение руки, пытающейся отмахнуться от насмешки.

— Держите…

Он сунул им свои книги и поспешно заковылял прочь. Мальчишки вцепились друг в друга, кривляясь, как обезьяны. Затем бросились в стороны, громко созывая приятелей. Компания помчалась вверх по ступенькам — раз, два, три этажа, на площадку к большому окну. У длинного бруса, шедшего вдоль окна на высоте мальчишеского роста, все пихались, отталкивая друг друга, и хватались за вертикальные прутья, разделенные промежутками уже мальчишеского тела. Внизу, в пятидесяти ярдах от здания, к запретному дереву торопливо ковыляла фигурка. Напротив, над стеной с девчоночьей стороны, в самом деле показались два синих пятнышка. Мальчишки у окна были так поглощены зрелищем, что не услышали звука открывающейся двери.

— Что все это значит? Что это вы тут делаете?

В дверном проеме стоял мистер Педигри, нервно сжимая дверную ручку; его взгляд блуждал вдоль шеренги веселящихся ребят. Но никто не обращал внимания на старого Педрилу.

— Еще раз спрашиваю, что все это значит? Мои ученики тут есть? Эй, ты, кудрявенький, Шенстон!

— Это Винди, сэр! Он лезет на дерево!

— Винди? Какой еще Винди?

— Вон он, сэр, смотрите, он как раз карабкается!