Уильям Голдинг - Зримая тьма

— Плохонькое округлое удовольствие.

— Что?

Он повалился на нее, задыхаясь, злой:

— Ты хотела мне кайф обломать… когда я… и себе самой тоже!

— Но я…

— А, чтоб тебя!

Где-то глубоко внутри забурлила ярость. Оказалось, что правая рука до сих пор чувствует знакомую форму маленького ножа. Софи свирепо вонзила его в плечо Роланда. Она отчетливо ощутила, как кожа сопротивляется, затем поддается и расступается, отдельно от плоти, в которую мягко, как в кусок сырого мяса, проникло лезвие — и Роланд взревел, вскочил и закрутился волчком по комнате, ругаясь, завывая и зажимая плечо ладонью. Софи неподвижно растянулась на диване, припоминая про себя, как лопалась кожа, как плавно погружался нож. Она поднесла крохотный ножик к глазам. На лезвии краснел тонкий мазок.

Не моя кровь. Его.

Происходило что-то странное. Ощущение лезвия распространялось внутри, заполняло ее, заполняло всю комнату, превратилось в судороги, затем неудержимо выгнуло тело дугой. Сквозь стиснутые зубы вырвался крик. В дело вступили самые неожиданные мышцы и нервы, рывок за рывком приближая ее к какой-то всепоглощающей, уничтожающей бездне, куда она провалилась.

На какой-то срок время остановилось, Софи не стало. Не стало и этого . Ничего, кроме освобождения, непостижимо существующего само по себе.

— Кровь все идет!

Софи пришла в себя, глубоко и сонно дыша. С усилием открыла глаза. Роланд стоял на коленях у кровати, по-прежнему зажимая ладонью плечо. Он прошептал:

— Голова кружится.

Она хихикнула, потом непроизвольно зевнула.

— У меня тоже.

Он отнял руку от плеча и уставился на ладонь.

— О. О.

Софи увидела его плечо. Крохотная синеватая ранка. Кровь из нее текла в основном потому, что Роланд давил на нее ладонью. По сравнению с маленьким порезом он был таким огромным — такая мускулатура, такое глупое, квадратное мужское лицо. В своем презрении она чувствовала к нему почти что нежность.

— Приляг на кровать. Нет. Не на Тонину. На мою.

Она встала, и он лег на диван, снова прикрыв плечо ладонью. Софи оделась и присела в старое кресло, которое все собирались перетянуть, но, конечно, так и не перетянули. Из подлокотника до сих пор торчала набивка. Роланд принялся тихонько сопеть и похрапывать, словно хныкал во сне. Софи мысленно возвратилась к испытанной ею встряске в теле, совсем новом, облегченном, умиротворенном. Оргазм. Так это называлось на лекциях о сексе, об этом все вокруг болтают, пишут, поют. Но никто ни разу не говорил, какой подмогой может оказаться ножик. Странно?

И мир сразу же встал на свое место. Все это было частью — вывода? следствия? — аксиомы, которую она открыла, сидя за партой сотню лет назад: надо жить просто. Они смотрят свои фильмы, читают свои книги и все эти громкие газетные истории об ужасных происшествиях, которые на недели приковывают внимание всей страны, — и конечно, все они гневаются и возмущаются, как Роланд, а может быть, и пугаются, как Роланд, — но не в силах перестать читать, смотреть, жить с ощущением вонзающегося лезвия, веревки, ружья, боли… не в силах перестать читать, слушать, смотреть…

Взять в руку голыш или нож. Действовать просто. Или довести простоту до предела, превратить ее в колдовство, означает ли это слово что-либо или нет, — что же еще остается, когда магические силы набухают грязью…

Быть по ту сторону дурацкого притворства. Быть.

Роланд застонал и сел.

— Мое плечо!

— Ничего страшного.

— Нужно достать. Быстро.

— Что достать?

— Антисептик.

— Анти-что?

— От столбняка. Господи! Прививку и…

— Ты всерьез?

Но его было не остановить. Софи едва успела вскочить в машину, настолько он забыл обо всем на свете.

— Что ты делал в детстве, когда разбивал коленки?

Но Роланд ничего не видел, кроме дороги перед собой. Он внес свое большое изувеченное тело в больницу, не интересуясь, следует ли она за ним. Вышел из кабинета, где его еще раз проткнули — вероятно, более профессионально, — и сполз в мертвенной слабости на пол. Немного придя в себя, он молча отвез ее в дом своей матери и, не сказав ни слова, удалился в свою комнату.

Софи взбунтовалась. Она в одиночку отправилась на дискотеку, называвшуюся «Грязное диско». Такое название было дано в шутку, но там в самом деле было очень гнусно. Даже ее джинсы и водолазка с надписью «Купи меня» казались на общем фоне вполне симпатичными. Шум стоял оглушительный, но она не просидела и пары секунд, как сквозь толпу к ней пробрался молодой человек и потащил танцевать. Он оказался совершенством, хотя не прикладывал к тому никаких усилий, — великолепный, изобретательный, такой сильный, — и вознес Софи на тот уровень, где она поняла, что тоже великолепна. Вскоре вокруг них образовалось свободное пространство, и они, слившись воедино, изощрялись все сильнее и сильнее, переходя от одной причуды к другой, не в силах остановиться. Все зрители начали аплодировать, хлопки и смех заглушали музыку, но все равно оставался ритм, передающийся через доски пола. Когда ритм прекратился, они замерли друг напротив друга, тяжело дыша. Затем он пробормотал «Увидимся» и вернулся за свой столик, где сидел еще один мужчина, а ее схватил и закружил в танце какой-то черномазый. Когда он ее отпустил, она пошла искать молодого человека, и они встретились почти как старые друзья. Он прокричал ей (его первые слова!): «Две головы без единой мысли!» Софи показалось, что перед ней взошло солнце. На этот раз по невысказанному соглашению они не старались изощряться в танце, а расспрашивали друг друга, крича шепотом. Софи бросала взгляды на другого мужчину за столиком, но понимала, что именно этот, Джерри, да, именно этот столь же странен, как она сама, и что все уже случилось, в одно мгновение.