Уильям Голдинг - Зримая тьма

Он вел маленький пикап, не легковушку, был смуглый, привлекательный и сказал, что едет в Уэльс. Софи села к нему в машину, поскольку он, судя по всему, говорил правду, а если он ей не понравится, она больше никогда его не увидит. В десяти милях от Гринфилда водитель свернул на проселок, остановился на лесной опушке и, тяжело дыша, обхватил Софи. Тогда она предложила пойти в лесок и там обнаружила, что в его компетентности сомневаться не приходится. Но она представить себе не могла, что будет так больно. Закончив свою часть дела, мужчина отделился от нее, вытерся, застегнул штаны и посмотрел на нее со смесью триумфа и тревоги.

— Не говори никому, поняла?

Софи слегка удивилась.

— А зачем мне кому-то говорить?

Он посмотрел на нее с меньшей тревогой и с большим триумфом.

— Ты была девственницей. А теперь — нет. Я тебя поимел, ясно?

Софи достала предусмотрительно захваченные салфетки и вытерла с бедра струйку крови. Мужчина восторженно сказал в пространство:

— Поимел девственницу!

Софи натянула трусики. На ней было платье вместо джинсов — крайне нехарактерно для нее, но тоже заранее предусмотрено. Она с любопытством посмотрела на мужчину, недвусмысленно радовавшегося жизни.

— И это всё?

— Что всё?

— Секс. Ебля.

— Господи! А ты чего ожидала?

Софи ничего не ответила за ненадобностью ответа. Потом ей преподали урок об особенностях мужской натуры — если данный экземпляр мог считаться типичным представителем. Инструмент ее посвящения сообщил ей, какому риску она подвергалась, ее мог подобрать кто угодно, а потом взять и придушить. Она никогда, никогда не должна больше так делать! Если бы она была его дочерью, он бы хорошенько ее высек, чтобы она не вешалась на шею первому встречному, а ведь ей только семнадцать, и она могла бы, могла… Терпение Софи наконец лопнуло:

— Мне еще шестнадцати нет.

— Господи! Но ты ведь сказала…

— Только в октябре исполнится.

— Господи…

Софи сразу поняла, что совершила ошибку. Вот еще один урок: всегда придерживайся простейшей лжи, как и простейшей правды. Мужчина разозлился и испугался. Но когда он начал вопить что-то о смертельных тайнах, и как он найдет ее и перережет ей горло, она увидела, какой он слабак и глупец со всеми своими «никому не говори, забудь, если скажешь хоть слово — хотя бы просто упомянешь, что кто-то тебя подцепил….» Она досадливо перебила:

— Это я тебя подцепила, дурак.

Он бросился на нее, но Софи поспешно добавила, прежде чем он успел до нее дотронуться:

— Когда ты остановился возле меня, я опустила в ящик открытку с номером твоего пикапа. На адрес моего отца. Если я не перехвачу ее…

— Господи!

Он неуверенно потоптался на листьях.

— Я не верю тебе!

Она продекламировала номер его пикапа и велела, чтобы он отвез ее туда, где подобрал, а когда он начал ругаться, снова напомнила об открытке. В конце концов он, разумеется, отвез ее назад, потому что, как Софи говорила себе, ее воля оказалась сильнее. Эта мысль ей так понравилась, что она изменила свое решение и наговорила водителю много всего. Он снова пришел в ярость, но Софи была довольна. Потом случилось самое невероятное во всей истории — он вдруг раскис, стал уверять ее, что она прелестная девушка и не должна растрачивать себя в подобных занятиях. Если она ровно через неделю будет ждать его на том же месте, они станут встречаться регулярно. Ей это понравится. Деньжата у него водятся…

Софи молча выслушала все это, иногда кивала, чтобы он не останавливался. Но ни свое имя, ни адрес сообщать ему не собиралась.

— Может, ты хочешь узнать мое имя, крошка?

— Да в общем, нет.

— «Да в общем, нет!» Чтоб я сдох! Тебя рано или поздно убьют! Вот увидишь!

— Высади меня у почтового ящика.

Он прокричал ей вслед, что через неделю будет ждать в это же время на этом месте, и она улыбнулась, чтобы отделаться от него, и потом долго шла домой по всяким проулкам и закоулкам, выбирая самые узкие, чтобы пикап не мог проехать следом. Ее по-прежнему не покидало изумление — до чего же это все оказалось ничтожно. Такое тривиальное событие, за вычетом неизбежной боли первого раза, которая никогда не повторится. Ровным счетом ничего особенного. Ощущение было не намного более сильным, чем прикосновение языка к внутренней стороне щеки — ну, честно говоря, более сильным, но не намного.

И еще говорят, что девушки после этого плачут.

«Я не плакала».

При этой мысли ее тело охватила длительная дрожь, не имевшая явной причины, и Софи немного подождала, но больше ничего не произошло. Разумеется, на лекциях о сексе всегда упоминали о совместимости партнеров и о том, что девушка далеко не сразу научается испытывать оргазм, — но, в сущности, акт оказался таким тривиальным, значимым только своими возможными, хотя почти невероятными последствиями. Уже подходя вдоль канала к дому, Софи смутно ощутила правильность того, что вся эта штука, вокруг которой люди поднимают столько шума, уверенные в ее великолепии, — все эти состязания по ящику, сопли на широком экране, вся поэзия, музыка и живопись — оказалась простейшей, едва ли не наипростейшей вещью в мире. Да еще и глупой вдобавок, что тоже справедливо, с учетом того упадка, к которому клонится мир.