Стивен Фрай - Пресс-папье

Геополитическая компрессия подобного рода очень нервирует. После долгой жизни, проведенной исключительно в Кембридже, где бок о бок обитают люди всех возможных разновидностей – левисисты живут через коридор от структуралистов, феноменологи стирают белье в той же прачечной, что и диалектические гегельянцы, – здешние гетто привели меня в замешательство. Выбор же национальных кухонь оказался в этих местах столь озадачивающим, что я счел наиболее для себя безопасным остановить такси и отправиться на поиски пирога с почками. Приводимый ниже разговор я записал с помощью «Трефузии» – это изобретенная мной система фонетической стенографии, которая оказывает мне неоценимую помощь при записи уличных сценок и разговоров в распивочных.

«Ладно, друг, садись, куда катнем? В ресторан? Ишь ты, а в какой? Итальянский хочешь? Французский? Индийский? Японский? Тайский? Китайский – тут есть китайский с кухней «дим-сум», китайский сычуаньский, кантонский, пекинский, вьетнамский, корейский, еще индонезийский есть, полинезийский, меланезийский, а может, тебе чешский нужен, хороший шницель с поличинками, а? Русский тоже имеется. Венгерский? Болгарский? Или ты больше каджунскую еду любишь? – это которая в Луизиане, в Новом Орлеане, – бамия, джамбалайя, знаешь? На Двадцать шестой и Лексингтон есть отличный каджунский ресторан. Или африканскую? Канадскую? Скандинавскую? Ты только скажи, я вмиг докачу. Какую-какую? Английскую? А это что за чертовня? Английский ресторан? О чем ты? Не, таких нету. Тут об английском ресторане и не слышал никто. Есть один на Девятнадцатой и Парк, в стиле Новой Англии. А английский – нет, не знаю. Шриланкийский, югославский, малайский, аргентинский – это сколько влезет, а чтоб английский? Ты небось шутки шутишь?»

Какой удар по национальной гордости! Я убеждал этого джентльмена, падкого до анемичных губных звуков и бауманизированных гласных, что английский ресторан, если таковой вообще существует, – гипотеза, никакого доверия ему не внушившая, – следует, скорее всего, искать в Гринич-Виллидж. Я уверял его, что в Англии – или, во всяком случае, в Кембридже, из которого я до сей поры никуда еще не выбирался, – такие заведения водятся во множестве, боюсь, однако, что он счел меня одурманенным алкоголем. Он высадил меня на Вашингтон-сквер – обстоятельство, которое не могло не доставить мне живейшее наслаждение. Я стоял посреди этой заполненной людьми площади, оглядывая окружавшие меня здания и пытаясь понять, какое из них вдохновило Генри Джеймса на создание его великой повести «Вашингтон-сквер». Грезы мои прервал рослый чернокожий мужчина, заговоривший со мной на языке, которого я не знал. Я попытался воспользоваться тем скромным кухонным суахили и ресторанным матабеле, какие имеются в моем распоряжении, но безуспешно. Мужчина все повторял и повторял слова «крэк», «кока» и «дурь». Впав в отчаяние, я притворился, что он меня убедил. И едва с моих губ слетели слова запинающегося согласия, как он вложил в мои руки некий пакет. Я удивленно заморгал и залепетал невнятные возражения. Ведь я ничем не заслужил такой доброты. Но тут из мрака вдруг выставились незримые руки и что-то жесткое, холодное, металлическое защелкнулось на моих запястьях. «О’кей, паскуды, мы вас накрыли».

Сейчас я говорю с вами из полицейского участка, расположенного в Гринич-Виллидж, здесь мне официально предъявили обвинение в незаконном владении кокаином и каннабисом. Мой чернокожий друг отрицает какую бы то ни было причастность к большим количествам этих обнаруженных на мне наркотических веществ и твердо стоит на том, что я пытался продать их ему . Полицейские, судя по всему, осведомлены о моем положении в ученом мире и моих интеллектуальных достижениях, поскольку при всех наших разговорах именуют меня «умником», – впрочем, комплимент этот понемногу утрачивает всякую приятность, а меня все сильнее томит жажда свободы.

У меня отбирают микрофон, потому вынужден вас покинуть. Миссис Миггс, если вы дома и слушаете меня, не паникуйте. Поднимитесь по третьей лестнице к профессору Стейницу, расскажите ему о моем затруднительном положении, он юрист, возможно, у него появятся какие-то соображения. Что до прочего, продолжайте кормить Мильтона и смахивать пыль с моей коллекции окаменевших кондитерских изделий. На следующей неделе я постараюсь снова связаться с вами. Пока же примите уверения в моей любви.