Алексей Швецов - Лохless. Повесть о настоящей жизни

– Да какая разница? — смеется Сашка. — Главное, что люди должны помогать друг другу.

– Откуда они взялись? — интересуюсь я.

– Забудь, старикан. Мало ли… Может, потанцевать заскочили, может, дверью ошиблись. Вариантов масса. Или, к примеру, у одного из них теща тут работает. Тоже вариант.

Сашка наливает мне в стакан виски. Я выпиваю. После выпитого виски в голове начало проясняться.

– Сань, неспроста они тут были. И где этот черт, что сторублевку мне всучил? Куда он смылся?

– Старик, все прошло. Давно это было, и не стоит к этому возвращаться. Догоняешь? Завтра будет новый день — и все забудется. Я тебе рассказывал, как я, увлеченный одной девчонкой в Лос-Анджелесе, поехал к ней домой и от волнения перепил и заснул в туалете? Я думал тогда, что жизнь закончена. Но это еще не было концом истории. От волнения я не только заснул, но и ошибся. Оказалось, что я заперся не в туалете, а на кухне. Я такую кучу им в раковину для мытья посуды наложил, что будьте здоровы! А через три дня все прошло. Я и девчонку ту забыл, и свой сон на кухне. Я потом снова с ней познакомился, и мы долго смеялись над этим недоразумением. А потом она оказалась негритянкой, а я к черным как-то не очень. И появилась у меня новая девчонка. Так что ты пойми, жизнь не кончается. Ну, поймали тебя сегодня на том, как ты на толчке онанизмом занимался. Ерунда! Завтра найдешь себе партнера симпатичного и избавишься от этой дурной привычки.

– Сашка, ты чего несешь? Какой на хрен онанизм?!

– Володь, не бери в голову! У меня есть хороший психоаналитик, так он эту проблему в два счета решит. Это даже не проблема, а так… проблемка, маленький пустячок. Вот мне необходимо через три дня найти деньги на завершение ремонта коровника. А я не грущу.

– Какого коровника?

– Бильярдной, — смеется Сашка. — Видишь, и меня глючит уже. Так вот — деньги. Старик, мне нужны деньги. Но я не впадаю в онанизм, потому что мир не без добрых людей. Кто-нибудь мне обязательно поможет. Может, ты, может, другой какой крендель, которому я тоже добро сделал. Сечешь? Я ведь тебя из камеры вытащил, однако не прошу у тебя денег и даже не намекаю, что деньги мне нужны максимум через три дня. Так что ты уж подсуетись. Я про то, что ты должен поскорее все забыть.

Я наливаю себе полный стакан виски и, не чувствуя вкуса, глотаю обжигающую жидкость. Меня заметно развозит. На душе становится спокойнее. После этого Сашка провожает меня до такси и на прощание, пожимая руку, говорит:

– Все плохое оставь в дне уходящем, старичок. Вспомни этот разговор завтра, когда проснешься, вспомни, Гендос, кто тебе помог в трудную минуту, — и все у тебя наладится.

Я устраиваюсь на заднем сиденье и начинаю умиротворенно дремать. От выпитого виски на меня нахлынул широкий поток сентиментальной грусти. Пьяные слезы уныло ползут по щекам. Я думаю о Сашке. Значит, мир не до конца погряз в дерьме, когда такие люди в стране российской есть. Сашка помог мне просто так, ничего не прося взамен и даже не намекая, чем я ему обязан. Меня переполняет чувство благодарности, такое забытое и такое антитусовочное.

С этими мыслями под мерное урчание фордовского двигателя я проваливаюсь в зыбкий сон, вырубаюсь вконец и окончательно засыпаю.

Я бездумно просыпаюсь от жуткого холода и надрывной тошноты. С трудом поднимая голову с руки, служившей мне подушкой, я оглядываюсь по сторонам. Мое ложе — обыкновенная дощатая скамейка в скверике. Я с удивлением поглядываю на мятые брюки сомнительной свежести и на засаленные и обтрепанные манжеты кожаной куртки. А как же Москва? Лето? Как же ночной клуб для золотой молодежи? Как же, блядь, я в качестве коммерческого директора «Globusland»? Неужели все это глупый сон? Я пытаюсь привстать. Моим неповоротливым мыслям/образам отвечает глухой стеклянный удар по мерзлому дереву скамейки. Это из кармана брюк выскальзывает липкая бутылка перманентной «червивки». Я дрожащими отходняком пальцами сжимаю слегка нагревшуюся поверхность сосуда и, поднеся криво наклеенную этикетку к глазам, начинаю хохотать. И это не простой приступ утробного смеха, это громкий, осмысленный ржач. Значит, все это — простой глупый несбыточный сон! Пьяный бред! Неизвестно, сколько бы я еще смеялся, если бы сильный приступ тошноты не согнул меня пополам. Я пытаюсь проблеваться, но тщетно. После моих надрывных гортанных звуков все смолкает, и в наступившей тишине я отчетливо слышу вкрадчивый голос с украинским акцентом: