Грубость меня не пугала. Я знала ее как облупленную. Я ее уважала, почитала и голубила. Даже требовала ее, злясь на излишнюю мягкость в обращении с телом и душой. Неустанно. Еще, еще, тихо подзуживала я, когда он отступал, пугаясь собственной жестокости.
Еще, еще…
Разговаривать, спать, сплетясь телами, соединять слова и тела в единстве души, которая воспаряет в поднебесье. Твои слова ловят неопределенные осколки моего «я» и оставляют меня нагой, с любовью, но без снисхождения. Твои пальцы втыкаются в мою шею, плечи, живот, оттягивают назад мои волосы, тянут и тянут, чтобы потом вдруг прижать меня к себе с бесконечной нежностью. Я хочу уменьшиться, стать совсем крошечной, чтобы испытать твою силу, принять ее с ненасытной покорностью жертвы, которая требует все новой боли, еще, еще боли, переходящей в наслаждение, еще наслаждения, еще, пока оно не разорвет меня на части, само обращаясь болью, а над всем этим — тонны и тонны любви…
— В одну ночь я покрою поцелуями все твое тело, а в другую возьму тебя, даже не глядя в твою сторону. И это будет одно и то же, понимаешь? — говорил он мне в темноте спальни, в темноте моей спальни.
Понимаю. Телесная любовь — это тот же прыжок, только более искусный, более легкий и благородный, распахивающий врата невозможного и неназываемого, прыжок к той бездне, в которую устремляются тела, жаждущие узнать, до каких пределов может дойти человек, в своем стремлении способный — может быть, может быть — ухватить искру божественного, слиться с ней и вознестись, вознестись по обжигающе сияющей тропе к Чему-то или Кому-то, что мы ищем, не умея назвать по имени. Не смея назвать.
Встретить однажды, хотя бы однажды, бесконечный свет, следуя тропой телесной любви — убогой тропкой, ограниченной двумя телами, сжигающими себя в чудовищном слиянии, чтобы стать частицей вечного света и озарить, пусть на единый миг, клоаку жизни, чудесную клоаку жизни, в которой все возможно, если умеешь открыться.
Открыться, чтобы не умереть.
Открыть свое тело и разум, чтобы в первую очередь научиться давать.
И только потом — получать.
И чем шире, ты открываешься, тем быстрее замечаешь, что в тебе хватает места и для того, чтобы получать…
Получать, чтобы увидеть себя заново — иным, обновленным. Изгнать вон прежние привычки, прежние стереотипы, которые застят взгляд, мутят обзор и мешают видеть жизнь.
Увидеть наконец то, что прячешь от себя, потому что боишься.
— Ты все еще боишься? — спросил ты, прижимая меня к своему телу покорной статуи.
Я знаю, однажды он нанесет удар. Он выжидает, дает мне насладиться началом моего романа. Дает мне время увязнуть в нем поглубже, чтобы долбануть побольнее. Я чувствую: он бродит вокруг нас, готовится к броску. Я даже ощущаю, как тянутся ко мне его руки, похожие на клещи, как он дышит мне в шею. Я слышу его смешок в каждой паузе разговора.
Я гоню его прочь. Гоню прочь его призрак.
Ты тоже знаешь, что он бродит вокруг нас. Ты осторожничаешь. Мы говорим вполголоса, как будто сидим в засаде. Мы боимся, что он нас услышит, застукает за разговором о нем и вцепится нам в глотку.
— Я знаю, кто твой враг… — шепчешь мне ты.
Я поворачиваюсь к тебе, исполненная надежды. Ну же, молю я тебя взглядом, давай, сорви с него маску, перережь ему горло. Принеси мне его голову на блюде. Помоги в этой битве, которую я проигрываю снова и снова.
— Ты мечтаешь об идеальном мужчине…
— …
— И потому боишься. Боишься, что я окажусь не на высоте. Но я не могу постоянно быть во всем уверенным, я не могу играть роль, исполнения которой требует от мужчины каждая женщина, — роль уверенного в себе мужчины. Я тоже хочу иметь право на слабость. И ты должна принять мою слабость.
Мужчина и слабость? Я скривила лицо. Мужчина должен быть сильным, могущественным, уверенным в себе. Накачанный здоровяк, который не упадет, если ты с разбегу бросишься к нему. Ты — Тарзан, а я — твоя Джейн, и ты должен носить меня на руках. Вот только никакая я не Джейн. Вранье это. Зато я могу быть накачанным здоровяком. И я терпеть не могу Тарзанов, которые режут вас на куски и посылают в холодильник за пивом… Ну и… Не знаю. Ничего больше не знаю, в голове все смешалось.
— Ты должна перестать видеть во мне идеального мужчину…
— А что это такое — идеальный мужчина?
— Тот, кто всегда поступает именно так, как ты хочешь, кто всегда рядом, но не бывает назойлив, он сильный и нежный, смешливый, но серьезный, он по первому требованию мчится к тебе… В общем, Прекрасный принц.
Читать дальше