Катрин Панколь - Я была до тебя

Мы вдвоем идем по улице. Суббота. Согласно договоренности, каждую субботу днем я вожу ее на прогулку. Согласно той же договоренности, мать в обмен выдает мне купюру. Это мои карманные деньги. Мне тринадцать лет, и я вынуждена сама зарабатывать себе на удовольствия.

Поначалу я просто ходила с ней рядом, практически не глядя на нее. Невзрачная девчонка с тусклыми волосами, землистым цветом лица, с глазами на мокром месте, в дешевых одежках. Вечно втянутые плечи — как у человека, привыкшего быть объектом насмешек. Ходит бочком и даже дышать старается в сторону, чтобы никого не потревожить.

Я иду, она семенит рядом. Наши тела то и дело соприкасаются. Я ускоряю шаг, она немедленно припускает за мной. Я резко остановилась, и она воткнулась мне в колени, начала бормотать извинения, а сама так и пожирала меня взглядом немого восхищения. На светофоре, пока мы ждали, когда загорится зеленый, она прижалась ко мне. Я ее легонько отпихнула, но она вцепилась мне в руку. Я снова ее оттолкнула. Она выпустила руку, но по-прежнему не отставала от меня, как приклеенная. Мне это надоело, и я велела ей идти впереди. «Я с тебя глаз не спускаю, — сказала я. — Глаз не спускаю, так что давай, шевелись. Если ты думаешь, что мне больше делать нечего, как только шляться по улицам с такой соплей, как ты, то ошибаешься!» Она захлюпала носом и пошла впереди. Старалась изо всех сил. Попробовала пойти побыстрее, но коленки у нее подогнулись, и она чуть не упала. Испугалась, что я разозлюсь, на ходу вытерла глаза платком, потом сложила его и сунула к себе в карман. И этот выверенный жест, каким она сложила свой несчастный платок и сунула его назад, в карман, — жест, достойный швейцарского часовщика, — вызвал во мне прилив бешеной ярости. Как будто вся моя злость вдруг нашла точку опоры, нашла себе оправдание. Так ты, оказывается, любишь складывать платочки? Очень любишь? Она не знала, что ответить, и в ее повлажневших глазах я прочитала страх. Она меня боялась, и я поняла, что она в моей власти. От этого мой гнев распалился, а она стояла, застыв как истукан, готовая получить оплеуху. Ее страх открыл передо мной огромную территорию, внутри которой я могла диктовать свою волю. Я галопом скачу по своим землям, на которых никогда не заходит солнце. Я на «ты» с королями, в руке моей — воздетый скипетр. Я должна тщательно подготовить удар. Нет, я не стану бить сразу. Сначала дам себе время насладиться тем сладостным теплом, которое наполнило меня всю, обожгло изнутри и затопило волной удовольствия. Вот именно тогда, в тот самый момент я поняла, что такое удовольствие, физическое удовольствие.

Объект моего желания стоял рядом со мной, но я не собиралась с ходу раздавить его своей грубостью. Он трепетал от ужаса. Он вручил свою судьбу в мои руки, я чувствовала, как он потеет, ожидает худшего и заранее мирится с этим. Я могу пощупать его панику, помять ее в пальцах, попробовать на вкус и облизнуться. Я ощущала себя сильной, как лев, величественной, как инфанта в тюрбане. Жизнь показалась мне чудесной, еще бы, ведь я держала в руках трепещущую кроткую добычу, которая целиком принадлежала мне, растворялась во мне, для которой я стала явившейся из глубин ада любовью. Отныне моя жертва всегда будет платить за то, что я ее мучаю.

Потом я отведу девочку домой и с улыбкой сдам ее с рук на руки матери, которая скажет мне: спасибо, детка, ты очень меня выручаешь тем, что приглядываешь за Анник. Благодаря тебе я успела обойти все магазины. Анник, что ты молчишь? Скажи: до свидания и спасибо.

До свидания и спасибо. Только, знаете, придется немного поднять плату, потому что ваша дочка, ну, она совершенно не умеет себя вести, от нее буквально на минуту нельзя отвернуться. В общем, работенка еще та.

Я забирала ее каждую субботу, и каждую субботу изобретала все новые пытки, новые наказания. Я шла на наши свидания, как бесстыжий развратник идет на встречу с невинной барышней. Я заранее готовилась к ним, изобретала тысячи трюков. Я вся горела от едва сдерживаемого запретного удовольствия и находила особенное наслаждение в том, что тешила свой порок под маской милосердия.

— Эй, Анник, собирайся, малыш! Пойдем гулять! Повеселимся!

Ребенок с ужасом смотрел на меня, потом целовал мать и безропотно сдавался мне на милость.

Так, что там у нас с этим платком? Знаешь что, лучше всего тебе его съесть. Да-да, засунь его в рот, целиком, чтобы я тебя больше не слышала. Попробуй пикни у меня! Что зенки вылупила? Кто тебе разрешил на меня смотреть, а? В землю смотри, в землю! Следи, куда ногу ставишь, поняла? Зайдешь за линию, схлопочешь по морде! Вот уродина! Опять ревешь? Нюня! Ты хоть знаешь, на кого ты похожа? Страхолюдина! Давай, иди вперед, а то еще люди подумают, что я с тобой знакома!