Тэру Миямото - Когда приплывут младенцы?

— Ты тут покарауль-ка, — приказал мне старик и решительно зашагал к полицейскому посту. Я подождал, пока старик пересек Фунацу-баси, и подошел к перевернутому решету. Мне хотелось поглядеть на трупик младенца. Но от страха я не мог даже руку протянуть и только топтался на месте, глядя на решето. Тут я решил бросить это дело и бежать домой, но только поднялся с берега на дорогу, как увидел едущего на велосипеде полицейского. За ним бежал Ко-тян. Полицейский не разрешил нам спускаться на берег и, завидев старика Хання, который только-только вернулся и тяжело отдувался от быстрой ходьбы, спросил:

— Ну что тут у нас? Опять «божки новорожденные»? Старик мотнул головой в сторону берега.

— Да прямо с пуповиной…

— Вообще-то странно всё это. Тут с километр вверх по течению человек двести день и ночь работают. Если его сюда принесло, то по пути кто-то все равно должен был бы видеть. Там же ночью всю рабочую площадку прожектором освещают, светло как днем.

Что говорил полицейский после этого, мы не расслышали. Он поднял решето, осмотрел трупик, потом отправился на свой пост и тут же вернулся снова. Вскоре приехала полицейская машина. Трупик младенца завернули в белую тряпку и куда-то увезли. Я слышал, как полицейский о чем-то настойчиво расспрашивал старика, и лицо Хання становилось все мрачнее и мрачнее…

Мальчишки с берега, которым не удалось толком разглядеть трупик, возбужденно споря, стали расходиться по домам.

— А я видел! Это мальчик. У него «крантик» был…

— Дурак ты! Это девочка. Ничего у него не было…

— Да это же я первый увидел! Думал, что это большая лягушка, а там человечек!

Я тоже побежал домой, к Хадатэкура-баси. Только Ко-тян, прислонившись к столбу, стоял с потерянным видом. Ему еще предстояло отвечать на вопросы полицейского, потому что это он первым обнаружил трупик.

Завидев меня, мать недовольно заворчала:

— Сегодня же в школе только последняя линейка и уроков нет, а ты все равно где-то шляешься, — и протянула руку за дневником.

— Да там на реке ляльку мертвую принесло. Даже нитка к пупку была привязана, — оправдывался я, словно своими глазами видел трупик младенца. Потом я рассказал матери, как полицейский допрашивал старика Хання, — видно, тот что-то плохое натворил.

Мать высунулась из окна, выходившего на берег реки, и озадаченно качая головой, наблюдала за полицейским и стариком. Потом проверила, высохло ли белье, и сняв сухое, занесла в дом.

— Ты только про этот трупик жене Кодзава-сан не говори, понял? — сказала она.

Кодзава-сан с женой жил за стенкой — тонкой оштукатуренной перегородкой, и мать, понизив голос, продолжала:

— В прошлом году, как трупик принесло, она сама не своя была, плохо ей было, долго потом в себя приходила. Потом мать перелистала мой дневник.

— Одни двойки да тройки. Обычно у детей, кому наука не дается, хоть по физкультуре хорошо или по труду. А у тебя ни там, ни тут… — Она сердито посмотрела на меня.

— Ну и что! Вон у… так вообще одни двойки.

— Дурачок. Нашел на кого равняться. Вы ж два сапога — пара. Ты за себя отвечай.

Мать стала расспрашивать меня, что же такое натворил старик Хання и какое он имеет отношение к трупику. Я ответил, что ничего не знаю, и улегся на татами. Казалось, что грохот машины, в километре от нас забивавшей сваи, раздавался в комнате еще сильнее, чем на улице.

— Надо же такое… Тут люди просто с ума сходят, как ребеночка хотят… — Мать замолчала и посмотрела на оштукатуренную перегородку.

Наш сосед Кодзава-сан работал в оптовой лавке морепродуктов на центральном рынке. Несколько лет назад врачи сказали жене Кодзава-сан, что вряд ли у нее будут дети, но она никак не могла с этим смириться и все ходила и ходила по больницам. Только везде ей говорили одно и то же. В прошлом году они уже подумали было, что Бог послал им ребеночка, и жена Кодзава-сан не ходила в больницу до тех пор, пока сама не уверилась в этом. Она несколько раз приходила советоваться к моей матери, мать наконец и поверила, что та беременна.

Но когда жена Кодзава-сан пошла в больницу, оказалось, что все это не так. И с тех пор за ней стали замечать всякие странности. Средь бела дня она могла плотно закрыть ставни, как от дождя, и сидеть в темной комнате или вдруг босиком пойти в магазин и позабыть, кто она такая и где живет, и тогда кто-нибудь из соседей приводил ее домой.

Потом ее положили в больницу на полгода. Домой она вернулась заметно посвежевшей, с прояснившимся лицом и сказала матери, что смирилась с тем, что детей у нее не будет. Раньше она очень любила животных — в доме у них вечно то высиживали птенцов птички-ткачики, то она подбирала каких-то бродячих собак. Но после больницы она совершенно разлюбила животных и раздала соседям всех своих птичек-собак.