Анатолий Гладилин - Тень всадника

На крик прибежал конвой. Били сапогами. "Не отцеплюсь, думал Валленберг, пусть убивают". Но Валленберг переоценил свои силы, вернее, недооценил сноровку конвоя.

Провал. Темнота. Что-то ледяное и мокрое на лице, и одновременно с этим приходит ощущение дикой боли во всем теле.

Глас ангела или архангела? Как бы не так!

- Плесни еще из ведра, - услышал Валленберг знакомый голос. - Я те говорю, что он дышит. Вон зашевелился. Я с ним, понимаешь, как с человеком обращался, а он, тра-та-та-та, повел себя как настоящая плять!

Жуткий удар в живот.

Провал. Темнота.

Потом был лазарет, хлопоты врачей, уколы, лекарства. Валленбергу вставили новые зубы, но он чувствовал, что внутри у него все отбито, и там уж ничего не заменить. Простая физиология (пардон!) являлась для него пыткой.

После долгого перерыва его повезли на допрос в кресле на колесиках. Сам идти он не мог.

В кабинете (можно сказать, родном и привычном) кругленький майор (в каком же он на самом деле чине?) с добродушным бабьим лицом и васильковыми глазами заохал, запричитал:

- Дорогой мой граф, зачем вы это сделали? Как теперь поправить ваше драгоценное здоровье? Согласен, Иванов применял незаконные методы следствия, он будет наказан, однако согласитесь, вы тоже его спровоцировали. Зачем? У нас в народе говорят: здоровье дороже. И как вам самого себя не жалко? Вам дали обезболивающее? Курите? Курите.

На столе перед Валленбергом дымилась чашка чая и лежала распечатанная пачка папирос "Казбек". Майор любезно щелкнул бензиновой зажигалкой. Валленберг затянулся и подумал, что с папиросой он еще какое-то время продержится.

Собственно, допросы, как таковые, кончились. Добродушный майор зачитывал Валленбергу его показания, записанные анонимным Ивановым (могли бы фамилию придумать пооригинальнее), спрашивал, все ли соответствует сказанному и не добыто ли это незаконными методами следствия. Если Валленберг корректировал или опровергал, майор писал версию Валленберга на отдельном листочке и прикладывал к нужной странице в оранжевую папку, на которой было нацарапано фиолетовыми чернилами: "Дело № 4350 С". Как только майор замечал, что Валленберг устал, он отправлял его обратно в камеру.

Однажды по дороге в камеру произошла накладка. Встретились два конвоя. Встречный конвой в панике приказал рыхлому свиноподобному человеку в гимнастерке без ремня встать лицом к стене, но Валленберг узнал своего палача, анонимного Иванова. Валленберг усмехнулся. В коридорах лубянской тюрьмы подобных накладок не бывало и быть не могло. Этой мизансценой Валленбергу давали какой-то знак.

Врачи продолжали свои хлопоты, кормили прилично и "Казбеком" потчевали без ограничений. Без ограничений давали обезболивающие и снотворные, которые уже не помогали, и тогда стали колоть, и Валленберг как бы жил от укола до укола, понимая, что ему колют и как это опасно. Опасно не для здоровья - он не жилец на этом свете, - опасно как средство давления на его психику, ведь в любой момент, шантажируя, уколы могли и прекратить.

В кабинете смена декораций. Вернее, декорации те же, включая "Казбек" и оранжевую папку на столе, но на месте добродушного круглолицего майора - худой полковник с седым ежиком волос, очки в толстой роговой оправе на крючковатом носу. Поздоровавшись, полковник жестом указал на "Казбек", мол, не стесняйтесь, сам продолжал листать дело, а Валленберг, закурив (ему доверяли пользоваться спичками!), смотрел на нового визави и думал, что такое лицо типично скорее для берлинских, венских или лондонских кабинетов - не для Москвы.

- Страница 59. Ваши слова, что вы с восторгом приветствовали приход Красной Армии, тоже выбиты из-под палки?

- Эти слова готов повторить, - с обидой ответил Валленберг, хотя нелепо и глупо было обижаться на что-нибудь после всего, что с ним, Валленбергом, сделали, - повторить и добавить: день, когда за мной приехала машина из штаба командующего фронтом, я считал счастливейшим днем.

Полковник захлопнул папку:

- Тогда зачем вы все это затеяли?

- Что именно?

- Набросились на следователя и спровоцировали конвой?

- Вам жалко кого, меня или Иванова?

- Кто это - Иванов? - нахмурился полковник. - Ах, да, конечно, Иванов. Послушайте, граф, вам лучше, чем кому-нибудь, известны подразделения Системы. Вы попали в самое худшее, но и тут есть свои правила. Сначала вышибала, потом добренький следователь. Рутина. Не могли еще немного потерпеть?

Валленберг насторожился. Шведский дипломат совсем не обязан знать правила Системы. Полковник говорит о своем колхозном хозяйстве или это намек на Систему? Тогда за кого он его принимает?