Анатолий Гладилин - Тень всадника

Где мои родители? Кто мои родители? Живы ли они?

"Адреса его родственников не имеем".

...На Марсовом поле цвели белые и розовые каштаны. Мне нравились розовые. Я медленно брел по аллее, любуясь розовым пухом на ветках. Стоп, сказал я себе, никто мне не говорил, что эти деревья называются каштанами, а я уверен - это каштаны, и мне нравятся розовые. Значит, память постепенно возвращается, значит, правы были врачи, утверждая, что все восстановится.

У меня был уникальный в медицине случай. Очнувшись после ранения и контузии в госпитале, я не мог вспомнить своего имени, но мог абзацами цитировать военный устав. Я помнил все, связанное с армией, и начисто забыл свою жизнь на гражданке. Диагноз врачей гласил: "Нервные центры мозга не затронуты, травма психическая, годен к строевой службе".

Что ж, врачам виднее.

...В Пале-Руаяле играли уличные оркестры. Я фланировал в разнаряженной толпе, наблюдал, как танцуют. Фокусники показывали трюки с картами. Пожиратель огня выпускал изо рта пламя. Торговки сновали по саду с лотками. Горячие пирожки мигом раскупались.

Молодежь веселилась.

Молодежь? Дамы и господа примерно моего возраста. Но что общего было между ними и мной? Я чувствовал себя пришельцем из другого мира. Мира, где не выделывают кренделя ногами под музыку, не хватают прилюдно женщин за задницу, не горланят фальшивыми голосами: "Девчонки Ла-Рошели все слабы на передок". Может, я тоже был таким, скакал резвым козликом? Нет уж, увольте! Наверно, изначально был создан только как "годный к строевой службе".

...Приближаясь к своей гостинице, я услышал звуки шарманки. У дверей таверны слепой нищий крутил ручку механического ящика и пел:

Жанна Мари, не жди своего милого.

Твой милый в земле лежит,

Над ним трава растет,

Ее щиплют козы и коровы...

Я остановился. Что-то шевельнулось в моей памяти. Как будто в темной комнате, растопырив руки, я ищу что-то... Не нашел. Кинул в старую солдатскую фуражку монету.

* * *

Следующий день я дисциплинированно маршировал по северу Парижа, а потом, с устатку, окопался в кофейне на улице Монмартра. Вдруг неожиданная атака неприятеля опрокинула мои боевые порядки. Поясняю диспозицию. Рисую схему.

"Я" обвел в кружок, ибо держу круговую оборону. Стрелка показывает направление удара противника. Когда я рисую схемы офицерам эскадрона, то стрелки на моих схемах - по бокам. Я учу взводных и ротных, что ни один дурак не попрет в лоб, будут обходить с флангов.

А тут - нагло, в лобешник!

Еще раз поясняю диспозицию: к моему столику подсела рыжая девица и, улыбаясь, спросила:

- Кавалер, угостите стаканчиком красного?

Характеристика противника: из разряда легкой кавалерии, мастерица, опрятно одетая. Специалисты определили бы как изящную и стройную.

На мой взгляд - мало там заманчивых женских выпуклостей. Уж больно худа. Но смешные веснушки на носу придают шарм. Словом, на любителя. Отбиться можно.

Как же я отбивался? Спешил эскадрон и открыл прицельный огонь? Иронично заметил, что приличные девушки к чужим столикам не подходят? Гордо заявил, что я из другого мира и годен лишь к строевой службе?

Куда там! Капитана Жерома Готара бросило в жар, он что-то промычал, промямлил и не спешил эскадрон, а спешно заказал бутылку бордо.

В войсках полнейшая паника. О чем вести разговор? Однако девица-мастерица сама выручила. Однажды раскрыв рот, она его уж не закрывала.

Мне популярно растолковали, что мужчины нынче жмоты, норовят угощать вином в разлив, и поди проверь качество вина; все кругом потеряли стыд и совесть, в кофейнях в винные бочки подливают воду, ей подружка рассказывала, а Софи прислуживает у стойки, марочные бутылки, конечно, стоят дороже, зато без обмана, впрочем, год назад вообще ничего не было, люди давились в очередях за хлебом, за углем, за мылом, теперь в лавках товару до потолка, и кому понадобился якобинский террор, слава Богу, что Робеспьера отправили к дьяволу, жаль только, что он не успел отрубить головы тем, кто разбавляет вино водой...

Я спросил, не хочет ли... - как? Одаль? рад знакомству! - не хочет ли Одиль поужинать? Одиль авторитетно заверила, что от дармовой еды никто не отказывается, хотя она, Одиль, не из тех, кто потерял стыд и совесть, чтоб я не беспокоился.

Смысл последней фразы я понял, когда Одиль привела меня в свою мансарду. С неимоверной быстротой она разделась и юркнула в постель.

- Ну, иди же...

Идти куда? Эх, сейчас бы на маневры с эскадроном! Привычно и спокойно...