Алексей Швецов: Как я съел асфальт

Перед публикой появились ударник Вова, клавишник, скрипачка Маша, басист и Саша со своими неизменными маракасами. Ребята начали играть музыку. Зал с замиранием сердца следил, как запутавшийся в проводах басист пьяно передвигал ногами, всякий раз рискуя свалиться со сцены. Чтобы предотвратить этот провал, Маша подошла со своей скрипочкой к басисту и в моменты, когда она не была занята в музыкальных партиях, незаметно поддерживала его за шкирку.

Некоторое время музыку играли только те, кто находился непосредственно на сцене, а потом подключился и Геша. Его гитарные экспромты лихо ворвались в общее слаженное звучание остальных членов коллектива. Ребята играли тогда тему из «The Doors» с придуманным текстом на русском языке. Геша, забыв о договоренности и вопреки всем музыкальным законам, заиграл придуманную им недавно песню «Детка, я здесь».

А еще Геша запел. Его сильный голос зазвучал неведомо откуда. Публика недоумевала: мало того что было слышно невидимую соло-гитару, так еще и поет кто-то. Ударник, будучи самым трезвым, подмигнул Саше и знаками пояснил, что надо кому-то открывать рот. Саша тогда все понял и, неистово тряся маракасами, подошел к одиноко стоящему микрофону и начал симулировать пение. Слов новой песни он не знал, поэтому выходило не очень похоже. Точнее, совсем непохоже, а еще точнее, было похоже, что буйнопомешанный сбежал из сумасшедшего дома и пытается сожрать микрофон.

Неожиданно выступление группы «Уличный фонарь» всем понравилось. И хотя песня была грустная, про то, как парень не смог жить без девушки, которая не нашла его на дискотеке, а он решил свести счеты с жизнью, приняв смертельную дозу пива, и умер от разрыва мочевого пузыря, зрители и слушатели умирали со смеху.

Потом долго все показывали пальцем на Сашу, а Геша даже ревновал друга к славе, незаслуженно свалившейся на того. А главным в музыкальном коллективе считался именно Геша. И еще из всего состава «Уличного фонаря» только он был москвич, и не просто москвич, а именно коренной москвич. Вот и получилось так, что Геша остался только с усами, а слава досталась Саше.

Тогда Саша рано пришел в свой офис, вернее, приехал рано. Он не очень любил суету начала рабочего дня, поэтому часто старался прийти или, точнее, приехать на работу раньше других. Саша любил думать, а еще больше он любил думать, когда это получалось. Когда совсем не получалось думать, Саша не думал. А когда получалось, тогда он любил обдумать мысль. Если мысль приходила, Саша всегда думал ее с разных сторон. Тогда-то он и полюбил думать свои мысли.

Саша слегка толкнул дверь, она медленно и беззвучно отошла в сторону, словно приглашая его войти. Он откликнулся на это предложение, прошел к шкафу, бережно снял элегантный плащ и повесил его на плечики. Затем мягко опустился в кресло и по привычке включил компьютер, точнее, не он включил, а компьютер включился сам – Саша только нажал нужную кнопку. На экране заработавшего монитора возникла давно привычная картинка. Точнее, не картинка, а фотография, на которой он вместе с женой и детьми бредет по осеннему парку. Саша вгляделся в черты жены, на фотографии она выглядела счастливой. Вообще-то, правильнее сказать, не счастливой, а скорее умиротворенной или удовлетворенной правильным течением жизни. Саша с грустью улыбнулся ей и своему изображению на мониторе. Последнее время навалилось много работы, и ему приходилось все реже и реже видеться с супругой и детьми.

Затем он включил настольный светильник, а еще с сожалением достал из стола «Рубашку». Точнее, он вынул ее из ящика, а еще точнее, вытянул. Но не рубашку, а великолепную книгу «Рубашка». Саша отчетливо понял, что он даже получает какое-то удовольствие оттого, что без удовольствия и даже не без некоторого раздражения читает этот роман. Четыре месяца, четыре долгих месяца, этот роман никак не поддавался прочтению. А еще Саша не мог понять, что в этой книге так могло поразить и зацепить его знакомую, которая ему буквально навязала эту книгу.

– Ты пойми, это вещь! – говорила тогда Оля. – Непростая, конечно, но хорошая. Эта книга обо всем понемножку и ни о чем в целом.

Сашу тогда зацепила эта рецензия, странная и завораживающая, точнее, не рецензия зацепила, а желание приобщиться к восторгу, такому же искреннему и безумному, как у Оли.

Мысли сегодня не думались, и Саша, скрипнув зубами, приподнял обложку «Рубашки». Глаза сразу уперлись в строки на первой странице романа и слова в этих строках. Слова Саша видел, он их читал, читал много раз, но так и не смог понять, как могли автомобили, «махнув на все рукой», заводиться во дворе, причем делали они это с задержкой. Устав думать над ребусом, оставленным автором в начале книги, Саша раскрыл книгу на заложенной кассовым чеком странице. Десять тяжелых минут он с великим трудом продирался сквозь долгие рассуждения без оживляющих любую книгу диалогов и тщетно силился понять замысел автора. «Да-а-а… до Фрэнсиса Скотта Фицджеральда автору далеко!» – подумал Саша. Все в этом романе казалось Саше никаким, и даже сам роман казался никаким, но он обязательно хотел его хоть как-то дочитать, надеясь, что, может быть, в самом конце, на самых последних строчках, он, как и его знакомая Оля, воскликнет: «Какая сильная вещь! Какой матерый человечище тот, кто ее написал». А пока автор не казался Саше матерым. Скорее, хотелось его обматерить. Обматерить от души.