Алексей Швецов: Как я съел асфальт

– Почему не слушаю?! Я тебя очень внимательно слушаю! – искренне возмутился Леша.

– Слушать и слышать – это совершенно разные вещи, – парировал Саша.

– Как есть или быть съеденным, – вступил в беседу Паша. – Все дело в восприятии. И жертва, и хищник – они оба присутствуют на трапезе, именуемой обедом, но находятся по разные стороны зубов. Так и ваш спор об отдыхе. Саша пытается втолковать тебе, что он любит отдыхать. Просто отдыхать. Не отчего-то, а просто… от всего и от всех. Отдых, в который все включено. А ты говоришь об отдыхе от конкретно проделанной работы. Улавливаешь?

– Ну-ну. Продолжай, – сказал Леша, сосредоточенно обкусывая свои ногти.

– А я все сказал. Я правильно перевел тебя на доступный Леше язык? – обратился Паша к Саше.

– Лучше и не скажешь, – подтвердил Саша, одобрительно кивая головой улыбающемуся Паше.

– Что ж, – усмехнулся Леша, – значит, вы оба так считаете? Прекрасно. Не нравится вам, значит, моя конкретика? Отдых только в широком понятии этого слова… То есть если глаза устали, то надо отдыхать от всего сразу, просто отдыхать. Я правильно понимаю? Почему же когда дело касается, ну… скажем, секса, то просто сказать, что я им занимался, это значит, ничего не сказать? Надо именно уточнить, что я занимался конкретно сексом.

– Еще не мешало бы уточнить, – засмеялся Паша, – что ты занимался сексом не один, а, положим, с девушкой.

– Ну, это уже частности, – смутился мечтающий похудеть Леша. – А лечиться от всего сразу можно?

– Можно, Леша, можно, – Саша затушил сигарету в пепельнице. – Я, конечно, не специалист, но есть общеукрепляющие процедуры. А в твоем случае похудеть – это будет польза сразу для всего организма.

– Ну, давайте! – отмахнулся от них Леша. – Теперь еще и фигура вам моя не нравится. Еще скажите мне, что я толстый!.. И все-таки, Саша, ответь мне, как ты отдыхаешь?

– А отдыхать, Леша, я предпочитаю, не лежа на пляже, жарясь под палящим солнцем и время от времени окунаясь в заплеванные воды курортных морей, а путешествуя. Мне нравится бродить по улицам какого-нибудь Лисабона, разглядывать памятники архитектуры, дома, не такие, как у нас, улицы, отличающиеся от наших, людей, спешащих по своим лисабонским делам, и, главное, не слышать ни слова по-русски. Вот тогда я отдыхаю.

Саша очень давно был знаком и с Лешей, и с Пашей.

С Лешей, с Карнауховым Лешей, они сошлись, когда Сашу пригласили в какую-то компанию. Саша сразу же обратил внимание на толстого человека, который очень походил на добродушного циркового медведя – большой, неуклюжий и трогательно жалкий. Леша не был иноходцем в полном понимании этого слова. Он слегка косолапил, заворачивая носки ног глубоко внутрь. Сильно сутулился. Вместе с тем умудрялся обладать раскачивающейся походкой, вероятно оттого, что при передвижении он расставлял ноги широко, как моряк, пытающийся удержать равновесие на качающемся судне. Саша тогда, наблюдая его движения, попытался для себя охарактеризовать Лешу. Обычно те, кто при ходьбе ставит ноги носками внутрь, очень замкнутые люди.

Причем чем глубже внутрь, тем необщительнее и тем более сосредоточен на себе обладатель такой походки. Такие люди чаще говорят сами с собой, и даже среди толпы они, не скрываясь, перебирают губами слова, сказанные самому интересному в мире собеседнику в своем лице.

Те же, кто ходили, широко расставляя ноги, большей частью были людьми сильными, раскованными, где-то уверенными в себе. В Лешиной походке присутствовали эти две взаимоисключающие особенности. Саша не стал разбираться в этих противоречиях, он сразу нарисовал себе психологический портрет грызущего ногти человека, совместив оба характера в один. И оказался прав. Леша был сам в себе, его с великим трудом можно было вытянуть из дому. Он боялся всего нового, трудно сходился с людьми. Леша был страшно рассеянным и необязательным человеком. Он никогда никому не отказывал в любой просьбе, но, дав согласие, тут же принимался остервенело грызть ногти и ругать себя за то, что не признался сразу: он не сможет помочь. А потом долго казнился тем, что человек ждет, ждет от него обещанной помощи и сам ничего не предпринимает. А Леша ничего для него и не делал.

Раскованность Леши проявлялась редко, и только с людьми, которые ему были близки. Тогда он мог быть сильным, мог советовать и покровительственным тоном поучать кого-либо. Такое же раскрепощающее действие оказывал на него алкоголь.

Еще Леша мечтал похудеть, но так, чтобы сразу, не прилагая к этому никаких усилий. Он не придерживался диет, не занимался спортом, но каждое утро становился на весы и, укоризненно качая головой, обнаруживал, что вес не уменьшался, а, напротив, по какой-то неведомой ему причине прибавлялся.