Маша Царева - Девушки, согласные на все

Она с некоторым интересом посмотрела на него, ее глаза сузились.

«Наступил на больную мозоль», – догадался Филипп.

– У меня сложилось впечатление, что Георгию Константиновичу небезразлично, какой получится ваша страничка в календаре. Он обещал нам полное содействие, и я никак не думал, что…

– Ладно, что вы от меня хотите конкретно сейчас? – нервно перебила она.

«Вот так-то лучше, девочка, – удовлетворенно подумал Филипп. – Знай свое место. Ты одета в золото и шелка, но сидишь в клетке. У тебя хозяин есть, которого уж изволь слушаться. И не думай, что веер зеленых бумажек в твоем кошельке дает тебе право мною командовать. Тем более что наличных денег тебе, скорее всего, и не дают!»

Дверь гримерки приоткрылась, в комнату заглянула сонная тетка неопределенного возраста:

– Марьяна Игоревна, у нас назначен сеанс массажа, – напомнила она.

– Не видишь, что ли, я занята! – крикнула ей Вахновская.

И совершенно неожиданно для себя самого Филипп ее пожалел. Непросто ей, наверное, живется, раз она такая неудовлетворенная и нервная, раз ей необходимо срывать злость на окружающих. Высокую цену заплатила эта Марьяна за личную студию, шубу до пят и шикарную гримерку. Ей ведь, судя по всему, чуть больше двадцати. Самый прекрасный возраст – ей бы на танцы бегать да на свидания, а не обслуживать своего жирного богатого муженька.

– Но у нас назначено! – попробовала возмутиться массажистка.

– Вон!!! – В лицо назойливой тетке полетел тяжелый флакон дорогой туалетной воды. Перепуганная массажистка едва успела захлопнуть дверь – флакон попал точно в то место, где секунду назад было ее лицо. Стеклянная емкость разлетелась вдребезги, и комнату заполнил душный, тошнотворно сладкий аромат концентрированного парфюма.

Филипп с удивленным любопытством наблюдал за истеричкой. А у Марьяны словно подкосились ноги – она рухнула на антикварный, обтянутый бархатом пуф, уронила голову на руки и отчаянно, с надрывом зарыдала. Она совершенно не стеснялась его присутствия – подвывала и некрасиво всхлипывала. Ее измученные диетой худенькие плечики вздрагивали.

«Совсем нервы расшатаны у девчонки», – обреченно подумал Филипп. И что ему теперь делать? Броситься утешать ее? Опасно. Вдруг как раз в этот момент в гримерку заглянет кто-нибудь из охраны, или даже сам Георгий Константинович. Доказывай им потом, что ты ничего такого в виду не имел, а просто пожалел плаксивую красавицу!

– Да ладно тебе… прекрати, – подумав, он все-таки приблизился и осторожно погладил ее по волосам. Филипп в любой момент был готов отдернуть руку – словно не к красивой девушке прикасался, а к ядовитой змее.

Она вздрогнула, почувствовав чужую ладонь на голове, и мгновенно перестала плакать. Выпрямилась – руку ему все-таки пришлось отдернуть.

– Итак? – Марьяна надменно на него взглянула. Ее лицо было абсолютно спокойным, видимо, она умела быстро брать себя в руки. Если бы не красный нос и мокрые ресницы, никто бы и не поверил, что девушка только что истерически рыдала.

– Итак, нам придется работать. Долго и серьезно, – насмешливо подытожил Филипп.

– Что-то я не очень понимаю… – нахмурилась Марьяна. – Гога говорил, что съемка моей странички запланирована на апрель. Почему вы пришли сейчас?

Филипп вздохнул:

– Потому что я должен познакомиться с вами. Понаблюдать. Понять, где и в каком ракурсе вас надо снимать.

– Понятное дело, в каком ракурсе – чтобы сиськи в кадр попали, – внезапно усмехнулась она. – Я никогда бы не стала фотографироваться голой… Но «Сладкий год» – такое издание…

«Ну и нахалка, – подумал Филипп. – Из нее получится великолепная звезда, ее возненавидят журналисты. Если она уже сейчас так умеет хамить и задирать нос, то что же будет, когда выйдет календарь? После публикации в «Сладком годе» она проснется знаменитой, и… Это будет монстр какой-то, не завидую я ее окружению».

– Сейчас решается вопрос о том, где будет происходить съемка.

– Гога упоминал Венецию, – нахмурилась она.

– А я подумываю о Нью-Йорке.

– Нью-Йорк? Ладно, – она улыбнулась. Улыбка чудесным образом преображала ее лицо. Оказывается, у Марьяны на щеках были ямочки, как у дошкольницы. – В принципе, Нью-Йорк – это даже лучше, чем Европа.

– Отчего же? – Он был удивлен переменой ее настроения, хотя и знал, что такие перемены свойственны истеричкам.

Вопрос она проигнорировала. Это вообще было ее чертой – разговаривать только о том, о чем ей угодно говорить. Марьяна умела вести себя уверенно, как королева.