Маша Царева - Девушки, согласные на все

– Пять лет, – Филиппу даже произнести это было страшно. – Пять лет. Это слишком много. Я не выдержу. А если выдержу, будет уже все равно.

– Пять лет – это мало. Я в общей сложности просидел двенадцать, – ухмыльнулся Агафон. – И ничего. Везде жизнь. Здесь – нет, а на зоне – лафа. Тебе понравится. А бабу найдешь. Если захочешь.

Филипп прислонился спиной к стене, закрыл глаза и усмехнулся. Да разве объяснишь ему все, Агафону этому? Впрочем, может быть, он и прав. Пять лет – немного, если вести монотонный образ жизни. Они пролетят для Филиппа как пять минут – и все эти затянувшиеся минуты он будет думать о Еве.

Мысль материальна. Если есть какая-то цель, дальнейшее существование перестает казаться таким пугающим и безнадежным. Они еще встретятся. Он все ей объяснит. Соврет в конце концов – не зря же он считает себя мастером международного класса по художественному вранью. Она поверит. Поймет и простит его – Ева мягкая, она точно простит. В конце концов, ей станет его жалко. Она ведь влюблена была в него…

Впервые в голову Филиппа пришла мысль о том, что он в очередной раз совершил чудовищную ошибку. Подобно глупому кобелю, пошел на заманчивый запах стервы. Купился на ее блеск и лоск, позволил острыми шпильками в очередной раз растоптать свое измочаленное сердце. И проигнорировал ту, что любила его всерьез.

Фелисидад – какое глупое прозвище. И совершенно ей не подходит.

Пускай кассет больше нет – они вроде как принадлежат этому пресловутому культовому английскому режиссеру. Кассет нет, но деньги-то есть! Деньги, честно им заработанные. Конечно, она потратит много. Купит себе эксклюзивных шмоток, косметики, ярко-красный спортивный автомобиль, может быть, даже ассистента заведет, как Вахновская, – что он, женщин, что ли, не знает? Но хотя бы половину, хотя бы треть она должна вернуть. Он попросит – и она вернет. Точно.

Впервые за несколько последних недель Филипп расслабился. Принесли ужин – и он с аппетитом съел черствую булку, более того, она показалась ему ароматной и вкусной. Все наконец встало на свои места. Ему нельзя не есть – понадобятся силы, чтобы пережить этот кошмар. А может быть, и кошмара никакого не будет. Может быть, его оправдают. Может быть, у Марата Логунова проснется совесть, и он внесет за него залог или просто взятку даст. В конце концов, Филипп так и не получил гонорар за работу на «Плейхаус»…

В любом случае, раньше или позже, он ее найдет. В России или за границей. В темном ли алькове парижской круассанной, в нише ли дорогого закрытого лондонского ресторана или на белоснежной яхте в Портофино – найдет обязательно.

Другие заключенные смотрели на Филиппа Меднова с нескрываемым удивлением. Этот депрессивный человек, похожий на живую мумию, странный молчаливый арестант, который все это время находился как бы в стороне от камерной жизни, которого за спиной называли «тенью отца Гамлета», – этот человек сидел на полу и улыбался, и у него был абсолютно счастливый вид. С ума он сошел, что ли?

Если бы они знали! Если бы только знали! С сальными паклями волос, с черными от грязи руками и начинающимся подозрительным кашлем, в пропахшей потом единственной рубашке – этот человек вдруг почувствовал себя без пяти минут миллионером. И все ему было нипочем.

Она лежала лицом вниз на асфальте… Она лежала, зарывшись лицом в его подушку, и вдыхала запах мужчины – незнакомого, но вдруг показавшегося близким… Она лежала лицом вниз на неудобной, продавленной кровати, и чьи-то безразличные губы гуляли по ее голой спине, а он наблюдал за всем этим сквозь черно-белый видоискатель…

Фелисидад встряхнула головой, чтобы немного прийти в себя. Она наивно думала, что отрезать опостылевшее прошлое можно так же просто, как сделать в парикмахерской новую стрижку. За эти пять лет она научилась о прошлом не думать.

Но вот оно – стоит на другой стороне улицы и несколько затравленно смотрит на нее.

– С вами все в порядке? – поинтересовался Кристофер, заметив ее внезапную бледность.

– Да, благодарю вас… – рассеянно ответила порнозвезда. – Вы знаете, мне, пожалуй, пора…

Она вскочила с места, торопливо порылась в кошельке и бросила на стол несколько пятифунтовых бумажек. Мимолетно ему улыбнулась, пригладила рукой закудрявившиеся от дождя волосы и ушла из кофейни – так же стремительно, как появилась в ней несколько часов назад.

…Филипп и не думал, что будет так волноваться, когда увидит ее совсем близко. Она мало изменилась, даже походка осталась такой же – слегка подпрыгивающей и совсем неженственной. Она подошла к нему, слабо улыбнулась. Филипп неловко молчал, но, собравшись с силами, все же выдавил из себя прокуренное: