Алексей Андреев - Среднерусские истории

Рано утром он был в кабинете. Листал какие-то поднакопившиеся бумаги, перемещая их из одной аккуратной стопки в другую – на выброс. Иногда что-то подписывал и откладывал в сторону. За это время к нему по неотложным нуждам зашли пятеро, включая Илью, – и каждый смотрел с каким-то плохо скрываемым любопытством, словно чего-то ждал. Одни – не без страха, другие – не без злорадства. Лишь в глазах одной нянечки, которая принесла заявление об уходе, можно было различить некоторое сочувствие. Впрочем, брезгливое и тоже с затаенным испугом. Безруков заметил это не сразу, заметив – слегка удивился, но значения никакого не придал. И вновь вспомнил об этих взглядах лишь тогда, когда после «тихого часа» отправился проведать Дениса. И не нашел его. Мальчика увезли…

Единственное, на что хватило Безрукова, – это спросить у встреченной в конце своих поисков Валентины, которая тоже на него уставилась с интересом – но каким-то плотоядным:

– Он же не был в вашей этой… особой группе?

– Кто? – спросила Валентина и, не дожидаясь ответа, отчеканила: – Никаких особых групп у нас здесь нет, к вашему сведению!..

Привезли Дениса в понедельник. Несмотря на моросящий дождь, директор с утра околачивался во дворе и, когда издали увидел микроавтобус, застыл у черного хода. Илья с Валентиной на него покосились, но отгонять не стали. Появившаяся из машины врачиха только злобно зыркнула в его сторону и начала принимать детей, которых кто-то буквально выталкивал из темного нутра. Дети выбирались вялые, заторможенные, словно их чем-то накачали и они никак не могли проснуться. Последним ей передали Дениса. На руки. Мертвенно-бледный, с закрытыми глазами, завернутый в какой-то халат с бурыми пятнами, – Безрукову сначала показалось, что он вообще не дышит, – но нет, мальчик шевельнулся и тихо застонал.

– Что с ним? – хрипло спросил Безруков. Шагнул ближе и наткнулся на преградившего ему путь Илью.

– Ничего! – отрезала врачиха. – Заболел.

Валентина уже заталкивала еле волочащихся детей в здание, вслед за ней зашла врачиха, за которой пятился Илья. Он и захлопнул перед носом директора дверь. Дважды лязгнул, поворачиваясь, ключ, потом звякнул крючок.

Микроавтобус уехал, оставив на земле небольшой сверток, впопыхах забытый врачихой. Безруков долго на него смотрел, потом присел и развернул. Из свертка вывалились скомканная одежда Дениса и два напитавшихся кровью памперса. С трудом распрямив вдруг разом ослабевшие ноги, директор поднялся и обнаружил рядом Семеныча. Подавшись вперед, он тоже смотрел на содержимое свертка. В медкабинете над их головами с треском задернули шторы…

Уже часа полтора Безруков тупо стоял у двери медкабинета. Стоял прямо в середине лужи, которая натекла ему под ноги с насквозь промокшей одежды. Ботинки на любое движение отзывались хлюпаньем, но он этого не замечал. Из-за закрытой двери доносились позвякивания, лающие команды врачихи, по низу пробивался яркий свет. Потом раздался грохот, словно в сердцах что-то смели со стола, и отчетливо донеслось:

– Все, хватит! Бесполезно, одни разрывы…

Голос Валентины пробормотал в ответ что-то неразборчиво-успокаивающее.

– Да мы так придурков не напасемся! – злилась врачиха. – Надолго их не хватит. Что – потом беспризорников опять по вокзалам отлавливать со всякой заразой? Лечить, проверять – и все ради одного раза?..

Валентина еще что-то коротко произнесла – столь же неразборчивое.

– Да подожди с уколом, он сейчас сам… А ты что уставился?! – вдруг рявкнула врачиха. – Начинай убираться!

В кабинете началась долгая возня, затем дверь распахнулась и вышел Илья. В полутьме коридора он не сразу увидел Безрукова, а когда увидел – не узнал. Вздрогнул, выронил пластиковый мешок и отпрыгнул от неподвижной фигуры обратно в кабинет, спрятавшись за дверной косяк.

– Там… там… – забормотал испуганно.

– Что там? – раздраженно повернулась врачиха.

– Там стоит…

В коридор выскочила Валентина, за ней, быстро набросив на операционный стол белую простыню, – врачиха. Валентина, увидев темную фигуру, ойкнула и начала креститься, а врачиха шагнула вперед, узнала Безрукова и выматерилась.

Взгляд Безрукова был прикован к столу в глубине кабинета, к простыне, что быстро окрашивалась красным, к маленькому тельцу, которое под ней угадывалось, и к детской ножке, до конца не прикрытой. Ему казалось, что ножка чуть подрагивает. И он силился разглядеть – так ли это? – и тянул шею, не обращая внимания ни на все еще опасливо выглядывающего из-за косяка Илью, ни на замершую с щепотью у пупка Валентину, ни на врачиху, которая, прищурившись, приблизилась к нему чуть сбоку и одним точным ударом выбила из него сознание.