Сергей Носов - Построение квадрата на шестом уроке

День. – Кабаньей тропой за речку Ливицу (почти пересохшую). Даже поганок нет. Возвращались через Машихино – Митька наступил на гадюку. Обошлось.

Сон в сарае. – Будто бы мы – дед, Митька и я – переходим Ла-Манш по висячему мостику. Сильный ветер, мостик качает, закручивает. Я посмотрел вниз и увидел, как дышит морская поверхность нелопающимися пузырями. Не дошли – решили вернуться.

Копчение рыбы. Родители прочитали поэму Григорьева – про доску, как мы ее купили на Сенной у бомжа, мемориальную, с места дуэли Пушкина – дед поражен.

Ташка кормит цыплят, поливает из шланга задумчиво огород, разговаривает с котом, который ловит гусениц.

Марина

Общее впечатление: не может быть, невозможно поверить. Как это? Была и нету. Уже приплывали, были видны огни города. Все были на борту, радовались, что скоро берег. Особого шторма не было. Никто не видел, как ее не стало. Была – и не стало. Никто не знает, что произошло. Ветка сказала, что поймала себя на мысли: вот Марина приедет и все расскажет, – чуть не сорвалось с языка, говорит.

Она любила смотреть на бегущую воду. У нас в Самлово ее любимое место – у ручья, в овраге. Могла три тарелки мыть час, потому что не хотела отходить от ручья.

Когда несколько лет назад ей угрожала операция на мозге (все обошлось – ничего не было), она сказала Коле (при Вете): «Стану овощем – из больницы меня не забирай, а детям скажи, что летела на самолете и самолет упал в море».

Вот и имя – Марина.

Вертолет, на котором должна была лететь, но в последний момент вся их съемочная группа почему-то пересела на другой. А этот рухнул потом на землю. Была первая катастрофа в серии вертолетных. Передали в новостях. Она позвонила нам, живая, из Хатынги, и попросила отправить кому-то во Францию телеграмму, что живы, связи прямой с Францией у них не было; мы с Веткой ночью пошли на вокзал, там работал телеграф. Это было в середине девяностых.

Машина – в прошлом году; «не подлежит восстановлению», в лепешку; Марина осталась жива.

Все ей надо было сразу, все у нее получалось. Захотела – и получилось. Быстро жила. Объездила полмира. Была на Северном полюсе несколько раз, в пустынях; в Сибири искала метеориты; в Европу, как домой, каталась. У нее были друзья по всему миру.

Летом она через меня разыскивала московских писателей-маринистов; кто-то из них написал книгу о гибели «Курска». Помню, говорила, что поедет на Север, будут снимать фильм о гибели «Курска». Ветка не знает, что они делали в море, не спрашивала. Я так полагаю, снимали фильм о гибели «Курска».

Ветка не пила. «Как же я буду пить, если я не верю?»

Принесла ее фотографию. Ветке она казалась человеком «понятным», мне тоже. Ветка знала наперед, что она скажет. И вот ее нет – и тайна.

Я посмотрел в дневнике – последний раз я ее упоминал три года назад; она спрашивала меня, кто раньше был генсеком – Андропов или Черненко, а я зачем-то записал это. И за три года о ней ни слова. Это было 17 сентября – ровно три года назад – день в день. День в день! Что это значит? Ничего. Ничего абсолютно не значит.

20 июля 2002 Самый невероятный день

Вот что было вчера.

Вчера я оказался у ангела на Александровской колонне.

После «Борея» мы поехали к Налю Подольскому – Паша Крусанов и я. Я был не прав. Я должен был встретить вечером жену на Сенной площади – согласно нашей условной договоренности. Она должна была позвонить мне на мобильник. Она работала с туристкой из США, инвалидом. Я знал, что они будут в Эрмитажном театре, не знал – во сколько.

Мне все время казалось, что я достаточно трезв. Что легко от нее скрою, что выпил. Она не заметит. Это встречу когда.

Плохо помню, как прощался с Крусановым – опять же на Сенной площади. Он поехал домой, а где был я три часа – пробел в памяти. Может быть, где-нибудь закемарил. Ходил по городу?

Уже начинало темнеть, когда я обнаружил себя входящим на Дворцовую площадь. Шел определенно встречать жену, потому что был уверен: она в Эрмитажном театре сейчас. (Точно – теперь вспоминаю: мимо Атлантов иду и глазами вывеску ищу, – я не знал, где этот театр находится.)

На середине площади, куда же ей деться, колонна. Вся в лесах. Строительную площадку обрамляет забор. Я подхожу к воротам и вижу, что они приоткрыты. Я уже на площадке. На меня смотрит сторож. Дальше поступаю, как по наитию. Вот, говорю, мне завтра делать репортаж, все равно полезу, пусти сегодня посмотреть, я сто рублей дам.

Он что-то бормочет. Я говорю: «Я нормальный». Иду к лесам и лезу по лестнице. Он меня не останавливает.