Сергей Носов - Построение квадрата на шестом уроке

А то еще можно (класс пятый) сложить из двойного тетрадного листа на японский манер кубик (чтобы он обрел объем, надо подуть в один из углов), попроситься за пять минут до звонка выйти, набрать бумажный кубик водой, выбежать в коридор и смело метнуть в десятиклассников (лучше – в десятиклассниц), выходящих из класса. Менее героический вариант: кубик с водой сбрасывался в пролет лестницы с тем расчетом, чтобы он падал, отскакивая от перил к перилам.

Разумеется, десятиклассники «учили» пятиклассников. Тут, надо заметить, в целом действовала отрицательная обратная связь, придававшая всей школьной системе определенную устойчивость.

В какие-то годы у меня была тройка по поведению. Хотя я был, как посмотреть, ученик почти что примерный. Да, мой дневник кишел замечаниями, но раз в год, 8 Марта, классный руководитель Степан Степанович писал в дневник приветствие моей маме: «Благодарю за хорошее воспитание сына».

Наказан я был только однажды – отцом, причем по самому невинному поводу. (Я, скажу самокритично, заслуживал большего, но за другое, – самому непонятно, как мне удалось избежать воистину заслуженных кар.)

В ту четверть наш 5 «А» поразила эпидемия стрельбы комочками промокашек. Мне написали в дневник: «Плевался на уроке рисования». Неправда. Я не плевался, а пфукал – с помощью бумажных трубочек; есть разница. Мы все пфукали. Я попытался это объяснить отцу, памятуя о том, что он сам (по рассказам) был в свои годы трудновоспитуемым подростком, но отец увидел, что на моем столе оба канцелярских стакана (для карандашей) наполнены до краев катышками из промокашек. Это был мой арсенал. Мне бы хватило его на неделю. Я убил немало времени на производство снарядов, жертвуя законными развлечениями. Отец спросил: «Что это?» И не услышав ответа, впал в гнев. Наказал он меня в своем стиле: ему бросился в глаза на моем столе «Всадник без головы», и он немедленно объявил двухнедельный запрет на чтение этой книги. Для пущего педагогического эффекта он поставил «Всадника без головы» на тумбочку за зеркало, прислоненное к стене в бабушкиной комнате. Так он там и остался стоять – и спустя две недели, и спустя два года. Как-то я сразу остыл к роману Майн Рида.

«Всадник без головы» – одна из книг, оставшихся мною недочитанными.

Помню макулатурный бум.

Наверное, был я тогда в классе пятом.

В тот год это стало для нас разновидностью спорта, и надо признать, директору школы не стоило труда воспламенить в нас спортивный азарт. Соревновались «бригантинами», и мы, пятиклассники, злились на старший не помню какой уже класс, доставшийся к нам в «бригантину» довеском: те даже не думали напрягаться. А мы отдувались за них.

В те времена в каждой семье выписывали хотя бы одну газету, так что в целом с макулатурой проблем не было. Для моих родителей сбор макулатуры был частью домашней уборки. Отец помогал перевязывать пачку бумажным шпагатом («Правда», «Ленинградская правда», «Ленинские искры», а если журналы – «Работница» и «Здоровье», но «Наука и жизнь» утилизации не подлежала), иногда для веса прибавлялось что-нибудь из «старья», – к таковому отнесена была однажды «телефонная книга», и – мое сердце обливается кровью – это был «Весь Ленинград 1928».

То ли сознательность нами так обуяла, то ли была это схватка за приз (не вспомнить какой), но наш 5 «А» проявлял активизм запредельный: не довольствуясь принесенным из дома, мы после школы оббегали ближайшие «конторы» с просьбой снабдить нас ненужной бумагой, и везде находилось, чем нас нагрузить.

Стал вспоминать – и вспоминаю детали. Нас даже с последнего урока отпустил как-то Степан Степанович – несколько человек – для того, чтобы забрали бумагу в одной организации около метро Пушкинская. По-видимому, классные руководители были тоже заинтересованы в показателях. Организация та относилась, как я понимаю сейчас, к Метрострою, и была, по-моему, профкомом этого предприятия. Там нас одарили какими-то ведомостями и отчетами, и мы это мешками потащили к себе.

Для приема макулатуры выделялось пространство около раздевалки. Воображение рисует мне большие белые весы из медицинского кабинета, – единственное, что вселяет сомнение в достоверность этой картинки, была ли настолько податлива медсестра в нашей школе, чтобы допустить применение медицинских весов не по прямому их назначению.

Еще припоминаю столбики диаграмм в стенгазете, что висела в актовом зале: успехи по части спасения леса отражались не только высотой столбцов, но и цветом еще, – и, разумеется, красным, если сверх плана. Мы победили – во всяком случае, в тот раз. И разрази меня гром, был какой-то нам приз! Но не вспомнить, какой. Не фотоаппарат ли «Смена»?