Джонатон Китс - Патология лжи

– Ты много пьешь, – замечает Брайан, когда я возвращаюсь в гостиную.

– Моя мама тоже так говорит.

– А твой отец? Он ведь доктор.

– Мы с ним об этом не разговариваем. – Но это больно, я не хочу думать об отце, когда я с другим мужчиной.

Брайан снимает пальто и садится на диван, отодвинув старые номера «Портфолио». Я бросаю свое пальто на кресло и ставлю выпивку на кофейном столике перед нами. Столик – антикварный «тядансу». [19]Все еще покрыт следами стаканов от последней вечеринки.

– Ты обследовалась? – спрашивает он. – На предмет болезней? – Я подбираюсь к нему со стаканом в руке. Усаживаюсь к нему на колени.

– Глотни-ка. – Подношу стакан к его рту.

– Нет, спасибо, с меня хватит.

– Я никогда не обследовалась, Брайан, у меня нет никаких болезней.

Я кладу его руку к себе на бедро. Журналы падают на пол. Я целую его.

– Ты на вкус – как твоя выпивка.

– А ты пахнешь своим ланчем.

– Со мной всегда так. Моя кожа легко впитывает посторонние запахи.

– Ты когда-нибудь заткнешься? – Я соскальзываю на пол перед ним и расстегиваю его штаны. То, что я нахожу в них, – довольно мягкое, рыхлое и белое, как корешок какого-то растения. – Ты не знаешь, что со мной делать, верно?

– Гм.

– О, прошу тебя, только не болтай сейчас, это все испортит. – Я выпиваю текилы. Стаскиваю с него штаны и трусы до колен, поглаживаю руками внутреннюю поверхность его бедер. Его пенис начинает возбуждаться.

Я отхлебываю еще. Стакан почти опустел, он слишком легкий в моей руке. Рот у меня влажный от алкоголя, я прижимаюсь губами к его губам и нахожу его язык своим.

Потом я стаскиваю Брайана на пол, он лежит мертвым грузом, как труп. Укладываю его на спину. Раздеваю его и раздеваюсь сама. Снимаю с его запястья золотой именной браслет. Надеваю на член презерватив со смазкой. Я опускаюсь на него, раздвинув ноги над его бедрами. Пенис у него толстый, плотный, выскальзывает из меня, когда я выпрямляюсь. Я опускаюсь ниже, прижимаясь к нему, мой лобок – напротив его бедер. Я чувствую его руки, сжимающие мои запястья. Я кончаю раньше него, и это ощущение, такое знакомое, но всякий раз новое, изменчивое как настроение, сочится сквозь меня.

Когда кончает он, я снимаю презерватив. Брайан красный и потный. Мое тело становится тяжелым, неловким и безразличным. Точно конфет объелась. Я ложусь поперек его живота.

– Когда мы встречаемся с Артом? – спрашиваю я.

Зал до отказа забит студентами, мест не хватает. С кафедры хорошо поставленным голосом адвоката, защищающего права потребителей, произносит речь кудрявый парень. За обедом он сказал, что он из Филадельфии. «Филли». Его зовут Говард, он носит кричащий репсовый галстук и двубортный блейзер.

Не понимаю, как он смог стать президентом Журналистского общества УКЛА. [20]Он пытался объяснить мне это за десертом. Я сбежала от него к телефонам-автоматам, позвонила папочке, но трубку взяла какая-то женщина.

Я не могу сосредоточиться на том, что Говард говорит обо мне, и когда он зовет меня на кафедру, я с трудом отрываюсь от стула. Я прекрасно держусь перед микрофонами и телекамерами, но живая аудитория, даже после многочисленных пресс-конференций, меня пугает. Я боюсь сказать что-то не то. Беспокоюсь, как бы не оскорбить кого-то. Уголовные расследования могут сделать параноиками даже невинных свидетелей. Говард протягивает влажную руку, чтобы помочь мне взобраться на возвышение, ведет меня к кафедре.

– Меня пригласило Журналистское общество УКЛА, – слышу я свой дребезжащий голос, – чтобы побеседовать о журналистской честности в конце тысячелетия. – Я смотрю в текст речи. Слова прыгают по странице, расплываются перед глазами, словно на таблице в кабинете окулиста. – Журналистская честность – почти как преступное правосудие, это понятия, исключающие друг друга.

Я обвожу взглядом аудиторию: почти все одеты в шорты и майки с логотипами каких-то организаций, политических кампаний, местных фирм. Я пытаюсь взглянуть на себя со стороны, их глазами, понять, кто я для них. Я всего лишь на четыре-пять лет старше большинства присутствующих, но они совсем другие. Я кажусь себе неестественно высокой, мне жарко, я взмокла, я растеряна.