Израиль Меттер - Среди людей

Никак ему не давалось заявление на имя директора.

«В связи со смертью моей жены, — выводил он, повторяя шепотом написанные слова, — с которой я прожил в согласии сорок семь лет, а также учитывая мой преклонный возраст…»

Нахмурившись, Сергей Петрович остановился. Жалобный тон раздражал его. Он начал сызнова.

«Моя покойная супруга, будучи при жизни актрисой, — снова скользил он пером по глянцевой бумаге, — ипокупая на свои личные средства…»

— Еще подумают, что я денег прошу, — поморщился Сергей Петрович. — И вообще Леночку сюда не надо…

«Я хочу подарить Вашему театру», — в который раз мучительно сочинял он, и этот последний вариант наконец-то понравился ему.

Назавтра в конторе домохозяйства список вещей заверить не удалось. Управхоза на месте не было: он писал контрольную по арифметике в вечерней школе. А паспортистка сказала:

— Я могу заверить только подпись вашей руки. Распишитесь при мне, чтоб я видела образец.

Хлопоты отняли у СергеяПетровича два дня. На третийон пошел в театр.

Подогнетушителем сидел другой вахтер. Позвонив главному администратору, вахтер долго объяснял, что к нему просится гражданин Голубенцев. Главный никак не мог понять, по какому вопросу — вахтер простуженно сипел и дул в трубку, — а когда понял, велел передать Голубенцеву, что его просьба направлена в бухгалтерию, куда ему и надлежит обратиться.

В бухгалтерии, за множеством столов, между которыми вились узенькие тропки, завтракало человек десять женщин разного возраста. Рядом с арифмометром кипел на электрической плитке большой артельный чайник.

Вежливый Сергей Петрович подождал в коридоре, опершись о косяк окна и глядя во двор; из каменного сарая выносили огромные декорации. Когда их положили лицом вверх, Сергей Петрович увидел осколок голубого неба с белыми простоквашными облаками и яркие паруса бригов. Перекурив, рабочие вынесли полотняное море и, сев на него, снова задымили.

В бухгалтерии затрещала счетная машина. Вошедшего Сергея Петровича направили в дощатый закуток главного бухгалтера.

Приветливый немолодой главбух, в галстуке бабочкой, в старомодном пенсне, терпеливо объяснял какому-то крупному, сытому мужчине, очевидно заслуженному певцу, что вычеты из его зарплаты сделаны правильно. При этом он несколько раз снимал пенсне и брался двумя пальцами за свою переносицу, словно ему хотелось чихнуть, а он таким способом сдерживался. Певец слушал, обиженно выпятив коротенькие толстые губы.

Когда он ушел, Сергей Петрович представился.

— Прошу садиться, — пригласил главбух. — Сейчас мы с вами вместе подумаем, каким образом вам помочь.

Голубенцев вынул из кармана свои бумажки и протянул бухгалтеру. Тот мельком проглядел их и накрыл рукой.

— Это все вздор и формалистика, — сказал он. — Надо вас прямо ставить на баланс.

Увидев непонимающие глаза Голубенцева, бухгалтер рассмеялся.

— От нашего тарабарского языка и вправду с ума можно сойти!.. Вникать вам в него совершенно ни к чему, Сегодня у нас что?.. Четверг? — Он придвинул к себе счеты и звучно щелкнул одной костяшкой вниз. — Стало быть, комиссия соберется в субботу. — Он сбросил вторую костяшку. — А заактируют они вас в понедельник… — Щелкнула третья костяшка.

Сергей Петрович как завороженный следил за пальцами главбуха, и такова была сила убежденности этого человека, что Голубенцеву казалось, будто не деревяшки скользят по проволоке, а четверг, суббота и понедельник.

Комиссия пришла в понедельник днем. Сергей Петрович загодя прибрал в комнате. Маня, сменившись с поста, стояла в кухне в стареньком фланелевом халате и грела в открытой духовке свои большие руки. Увидев, как Сергей Петрович хлопотливо и неумело выметает мусор, она забрала у него веник, намочила под краном, побила об край раковины и стала мести там, где Голубенцев уже водил им по полу.

— Удивляюсь я на вас, — сказала Маня. — Такое добро даром отдаете, да еще кланяетесь в ножки… Чего зря навязываться? Не хотят — и не надо.

— Да они хотят, — уверял ее Голубенцев. — Но только это довольно трудно оформить…

— Воровать — быстро оформляют, — сказала Маня. — Поражаюсь я на вас: семьдесят лет, а как на свете и не живши!..

В комиссию входили три человека: представитель постановочной части, оркестрант и пожилая артистка миманса — член цехкома. Артистка была в туфлях, которые не вынимались из бот, поэтому она, извинившись, вошла в комнату, не снимая пальто. Плотный скуластый работник постановочной части, очевидно, был председателем этой тройки. Сильно и цепко пожав руку Голубенцева, он обратился к своим спутникам: