Израиль Меттер - Среди людей

Когда парень провернулся к классу, Ломов увидел большое широкоскулое лицо, пухлые румяные щеки, толстые губы и маленький круглый подбородок, заросший, как травкой, редкой светлой бородой. Лицо парня излучало добродушие и такую искреннюю, нескрываемую лень, что хотелось потянуться и всласть зевнуть, глядя на него.

— Выучил? — коротко спросила учительница.

— Так вы же знаете, Татьяна Ивановна… — ответил Романенко, переступая хрустящими калошами.

— Что — знаю?

— Мне никак не выучить…

— А ты пробовал?

— Не, — сказал Романенко.

По его открытому лицу было видно, что ему и врать-то лень.

Татьяна Ивановна нервно прошлась по классу. Когда она проходила мимо Романенко, он с насмешливой вежливостью посторонился.

— Я совершенно не могу представить себе твоей психологии. Для чего же ты ходишь в школу?

— Батька велит…

— Ну а ты объяснял ему, что не хочешь учиться?

— Сколько раз…

— А он что?

— Дерется.

Ломов предполагал, что в классе засмеются. Но этого не случилось. Видно было, что парень надоел всем до смерти.

— Садись, — сказала Татьяна Ивановна. Вздохнув, Романенко пошел на место. Он плюхнулся на парту, как человек, рубивший дрова три часа кряду и наконец получивший возможность передохнуть.

Несмотря на то что Татьяна Ивановна вызвала его явно преднамеренно — это Ломов понимал, — она долго еще не могла прийти в себя, и в классе царила та тягостная атмосфера, когда ученики ощущают раздраженность учителя, знают, что они не виноваты, и чувствуют себя виноватыми.

Опытный, умелый преподаватель вызвал бы для контраста лучшего ученика и обрел бы душевный покой в толковых, разумных ответах. Но Гулина, словно боясь, что ее могут заподозрить в желании выхвалиться, продолжала вызывать кого попало. Ей уже было ясно, что она делает нехорошо, видела даже удивленное и огорченное лицо старосты, Нади Калитиной, но не могла остановиться.

Она презирала сейчас этого маленького, щуплого директора, который сидит на последней парте и даже ничего не записывает, а потом выбежит из класса и донесет завучу, и завуч, монотонно, в нос, станет рассказывать, какая она, Гулина, отвратительная учительница, и директор будет сокрушенно поддакивать.

Она так ясно представляла себе все это, что после звонка не пошла в учительскую.

Вечером к Ломову приехал Корней Иванович Романенко. Сидя в комнате, Ломов сперва услышал ржание жеребца; затем тихий голос Поли в палисаднике и топанье ног на крыльце. Хлопнула входная дверь, кто-то громко, весело спросил:

— Хозяин принимает?

На пороге вырос, подпирая притолоку, в задубеневшем брезентовом плаще, в резиновых сапогах и военной, фуражке, плотный мужчина с крупным мясистым лицом.

— Ну и зловредная баба! — сказал он, указывая на Полю, которая вошла вслед за ним в кухню. — А все почему?.. Директора сменяются, а она остается. Романенко, Корней Иванович… Может, слышали?

Он произнес это подряд, одним и тем же тоном, протягивая Ломову руку и улыбаясь.

— Садитесь, пожалуйста, — попросил Ломов.

— Может, неудобно, что я к вам на дом? Да у нас тут на селе служба — по законам природы: от росы до росы…

Романенко сел на узкий деревянный диван, с трудом разместив около себя длинные ноги.

— Я так полагаю, вам лет двадцать пять? — спросил он.

— Примерно, — ответил Ломов.

— В двадцать пять лет я лично ходил в лаптях. Между прочим, должен заметить, из хорошего липового лыка неплохая обувка для деревенского обихода. Куда лучше наших резиновых тапочек. Только что слава у этих лаптей худая. Верно?

— Мне трудно судить, — сказал Ломов. — Я их никогда не видал.

— Нынешняя молодежь признает нолуботиночки. Моего обалдуя в лапти не обрядишь… Теперь второй вопрос: вам Алексей Федорович дела сдавал?

— Нет, — сказал Ломов. — Я поздно приехал.

— Крепкий был директор! Если б не попивал, в большие люди вышел бы. Да вам, наверное, Поля об нем рассказывала…

В кухне грохнула сковорода.

— В общих чертах, — сказал Ломов. — А подробностями я не интересовался.

— Ну и правильно! А то есть у нас такая паскудная привычка — уйдет человек, а ему вослед наворотят черт-те что!.. Я так полагаю: святые люди встречаются только на общих собраниях. Верно?

— Да и там редко, — засмеялся Ломов.

— Вы моего хлопца знаете? — спросил Романенко.

— Сегодня познакомился.

Романенко подождал, выскажет ли директор свое впечатление от этого знакомства, но Ломов молча смотрел на него. Гость нетерпеливо покашлял и с видом человека, решившего говорить все начистоту, сказал: